Читать книгу - "Николай II - Анри Труайя"

Когда Николай, пожав нескольким присутствующим руки, покинул Таврический дворец, собравшиеся остались с чувством горечи, словно оказались обманутыми. Это ощущение возросло еще больше, когда по отставке Сазонова Штюрмер, уже занимавший пост председателя Совета министров, взял на себя еще и управление иностранными делами. Совершенно не разбираясь в вопросах международной политики, этот новый министр оказался не способен давать толковые инструкции своим подчиненным. Другим шагом, ошеломившим всех, было назначение на пост министра внутренних дел – как оказалось, последнего в истории царской России – А.Д. Протопопова взамен А.Н. Хвостова.^[236] Протопопов, избранный в 3-ю Думу в 1907 году, на выборах в четвертую (1912) входил в левое крыло фракции «октябристов»; в 1915 году стал товарищем (заместителем) председателя Думы. Именно ему будет доверено возглавить в апреле 1916 года представительную делегацию русских парламентариев, посетившую Англию, Францию и Италию. Владелец обширных имений и крупных предприятий, Протопопов отличался изысканностью манер и легкостью в обществе, что привлекало к нему людей. Однако этого было недостаточно для занятия такого ответственного поста – здесь требовался человек дела, а Протопопов слыл человеком путаного, непостоянного ума, перескакивал с одной мысли на другую и временами казался особой «со сдвигом»; это дало основание его противникам для распространения слухов о его слабоумии, дошедших и до монарха. На вопрос об этом одного из приближенных Николай II «со свойственной ему спокойной рассудительностью заметил: „Я об этом слышал. С какого же времени Протопопов стал сумасшедшим? С того, как я назначил его министром? Ведь в Государственную думу выбирал его не я, а [Симбирская] губерния“».^[237] Ко всему прочему это был протеже Распутина; когда Николай II склонился было к тому, чтобы расстаться с этим слишком экзальтированным помощником, царица сделала все, чтобы удержать супруга от неверного шага и сохранить этого «милого, умного и преданного человека» на своем посту. «Это не Протопопов сумасшедший, это у его жены больные нервы», – писала она царю 12 ноября 1916 года. «Вчера я имела продолжительную беседу с ним – он совершенно здоров», – писала она 12 ноября.

Поддерживаемый императрицей, Протопопов расстался со своими былыми друзьями по «прогрессивному блоку» и стал на службу консервативной и авторитарной политики. Отныне Дума созывалась только на краткие заседания, в ходе которых в разгоряченной атмосфере шли яростные атаки на власть. Депутат П.Н. Милюков^[238] даже обвинил председателя Совета министров Штюрмера в нарушении своих обязанностей и в открытую выступил с изобличениями придворной камарильи, вдохновлявшей императрицу. Перечислив все непопулярные меры, принятые правительством, он воскликнул: «Что это, глупость или измена?» На что аудитория (на балконах для публики, как говорится, яблоку было негде упасть) дружно отвечала: «Измена!» Этого слова как будто только и ждали… Правительство распорядилось задержать публикацию речей Милюкова и других ораторов, и газеты вышли с пустыми полосами на месте думского отчета; но заработали тысячи пишущих машинок и ротаторов, запрещенные речи (порою они даже «дополнялись» и «усиливались» теми, кто их размножал) стали широко распространяться по стране, проникли даже в армию… Так вся страна узнала, какой анафеме были преданы с думской трибуны министры и царская семья.

Перед лицом этого роста недовольства Николай скрепя сердце пожертвовал Штюрмером. Это решение раздосадовало императрицу, которая видела в нем преданного, честного и верного человека. Вместо него пост председателя Совета министров занял Александр Трепов – брат покойного генерала Дмитрия Трепова, а пост министра иностранных дел занял Николай Покровский. Александр Трепов, принадлежавший к узкому кругу высокопоставленных функционеров, был не в фаворе у думцев, его речи принимались холодно, а депутаты социалистического направления перебивали его враждебными выкриками. Эти дрязги отзывались эхом во всей стране, которая казалась все менее и менее управляемой. Пресса, которой затыкали рот, не называла имя Распутина, но эта персона была притчей во языцех; слухи о его похождениях передавались из уст в уста. Иные утверждали, что царица каждую ночь делит ложе со своим целителем, эта клевета проникла даже в армию… Доведенные до отчаяния тем, что их посылают на смерть непонятно за кого и за что, солдаты уже в полный голос заговаривали о необходимости прекращения войны. В их сознание закралась мысль, что Россия вступила в войну только ради Франции, которая была не способна защищаться в одиночку. Они более не могли уважительно относиться к царю, который затеял эту кровавую бойню. В глубине души они попрекали его тем, что он не более чем нежный муж и заботливый отец, который во всем повинуется своей жене германского происхождения, привез своего маленького сына в Ставку, прогуливает его в автомобиле и водит на военные парады. Среди офицеров разочарование было еще горше. Непригодность императора на роль главнокомандующего признавалась всеми, а многие еще и страшились многочисленных вмешательств Распутина в военные операции.^[239] Не по совету ли Распутина наступление, развернутое Брусиловым в Волыни, было внезапно остановлено? На этот сюжет генерал Гурко вспоминает: вне всякого сомнения, остановка наступления была преждевременна и основывалась Ставкой на предлоге, о котором нельзя было говорить открыто, тогда как у наших союзников – кроме как в прессе – об этом перешептывались, а то и говорили открыто. А вот что писал на этот сюжет британский военный атташе сэр Альфред Кнокс: «Ходит слух, что русская пехота растеряла мужество и что в рядах армии распространяется антивоенная пропаганда. Неудивительно, что солдаты лишены всякого куража, когда их ведут на заклание в седьмой раз на той же территории, и каждый раз, когда овладевают траншеями, их пушки не могут им помочь удержаться там».^[240]

И в Петрограде, и в Москве все больше овладевала умами людей мысль о том, что война эта абсурдная, бесполезная и преступная. Иные даже осмеливались говорить между собою о необходимости отречения царя от престола во имя спасения России. Даже среди народных низов и то циркулировали слухи: император, который в своих попытках остановить наступление немцев только того добился, что положил несметное число своих подданных – не богоизбранный, а Богом проклятый царь.