Читать книгу - "Геббельс. Портрет на фоне дневника - Елена Ржевская"

Мы не полемизируем в прессе, сохраняем полное молчание и в «день X» просто нанесем удар.

Я настойчиво уговариваю фюрера не созывать в этот день рейхстаг. Иначе нарушится вся наша система маскировки. Он принимает мое предложение прочитать воззвание по радио. Нами печатаются в большом количестве листовки. Печатники и упаковщики будут жить на казарменном положении до начала операции. Тем самым обеспечится соблюдение тайны. Тенденция всего похода ясна: большевизм должен пасть, и у Англии будет выбита из рук ее последняя шпага на континенте. Большевистская зараза должна быть устранена из Европы. Против этого едва ли будут возражать Черчилль и Рузвельт. Возможно, мы обратимся также к германским епископатам обоих вероисповеданий с тем, чтобы они благословили эту войну как ниспосланную богом. – Вот на что понадобились преследуемые священнослужители. – В России не будет восстановлен царизм, но в противовес еврейскому большевизму будет осуществлен настоящий социализм. Каждому старЪму нацисту доставит глубокое удовлетворение, что мы это увидим. Сотрудничество с Россией являлось, собственно говоря, пятном на нашей чести. Теперь оно будет смыто. Теперь мы уничтожим то, против чего мы сражались всю нашу жизнь. Я высказываю это фюреру, и он со мной полностью соглашается. Я замалвливаю словечко также за Розенберга^[61], цель жизни которого благодаря этой операции снова оправдывается.

Фюрер говорит: правдой или неправдой, но мы должны победить. Это единственный путь, и он верен морально и в силу необходимости. А когда мы победим, кто спросит с нас о методе? У нас и без того столько на совести, что мы должны победить, потому что иначе наш народ, мы во главе со всем, что нам дорого, будем стерты с лица земли. Итак, за дело!

Фюрер не спрашивает, что думает народ. Народ думает, что мы действуем с Россией заодно, но будет вести себя так же храбро, если мы призовем его к войне с Россией. Русские радиостанции глушатся нами. Впервые наши солдаты получат возможность познакомиться с отечеством рабочих и крестьян. Они все возвратятся ярыми антибольшевиками… Опровержение ТАСС, по мнению фюрера, лишь результат страха. Сталин дрожит перед наступающими событиями. С его фальшивой игрой будет покончено. Сырьевые ресурсы этой богатой страны мы теперь организуем. Надежда Англии уничтожить нас блокадой тем самым будет окончательно сорвана. И тогда лишь начнется настоящая подводная война. Англия будет повержена наземь. Италия и Япония получат теперь сообщения, что мы намереваемся в начале июля предъявить России определенные ультимативные требования. Об этом заговорят везде. Тогда опять в нашем распоряжении будет несколько дней. О всей широте намеченной операции дуче еще полностью не информирован. Антонеску знает немного больше. Румыния и Финляндия выступают вместе с нами. Итак: вперед! Богатые поля Украины манят. Наши полководцы, которые в субботу побывали у фюрера, подготовили все наилучшим образом. Наш аппарат пропаганды находится наготове и ждет. Все мы совершим замечательный подвиг. Фюрер рассказывает мне подробности об операции на о. Крите… Может быть, мы ударим все же по Турции, чтобы лучше было подступиться к Египту.

Я должен теперь подготовить все самым тщательным образом. Необходимо невзирая ни на что и дальше распространять слухи: мир с Москвой, Сталин едет в Берлин, вторжение в Англию предстоит в ближайшее время, чтобы завуалировать всю обстановку, какова она на самом деле. Надо надеяться, что это некоторое время еще продержится. Я хочу сделать все, что в моих силах. Фюрер живет в напряжении, которое трудно описать. Так бывает всегда перед операциями. Но он говорит, что, когда операция начнется, он станет совершенно спокойным, и я сам был свидетелем этому множество раз. Я обсуждаю с фюрером еще ряд текущих вопросов, частных дел и проч. и затем, уже в вечерний час, снова исчезаю потихоньку через заднюю дверь. Дождь льет потоками. Фюрер совершенно растроган, когда я с ним прощаюсь. Это мгновение для меня полно значения. Проехал через парк, через задний портал, где люди беззаботно гуляют под дождем. Счастливые люди, которые ничего не знают о всех наших заботах и живут лишь одним днем. Ради всех них мы работаем и боремся и берем на себя любой риск. Дабы здравствовал наш народ.

Под завесой летнего дождя и легкой веселой музыки, льющейся по радио, заговорщики тайно обсудили зловещий план.

А немцы в это последнее воскресенье «беззаботно гуляют под дождем», не ведая о той катастрофе, в которую они будут ввергнуты через несколько дней теми, кому так безрассудно доверили управлять своей судьбой.

«В Шваненвердере. Я обязываю всех ничего не говорить о моем тайном посещении фюрера… – продолжает Геббельс эту запись 16 июня. – На улице дождь, стучит по стеклу. Ужасный июнь в этом году!.. Я запрещаю еще раз для всех внутренних и заграничных средств массовой информации тему о России. Это – табу до «дня X».

«СЛУХИ – НАШ ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ»

17 июня 1941. В отношении России существует неисчерпаемое множество слухов: от готового заключения мира до уже начавшейся войны. Слухи – наш хлеб насущный. Мы их встречаем упорным молчанием… Все приготовления закончены. В ночь с субботы на воскресенье должно начаться. В 3.30. Русские все еще стоят на границе густомассированным строем. Со своими крохотными транспортными возможностями они не смогут в несколько дней изменить это положение. Они валяют типично большевистского дурачка, заставляют переодетых в женское платье солдат устанавливать мины и т. д. Но это можно легко увидеть при помощи подзорной трубы. Что существуют подзорные трубы, большевики, кажется, не подозревают. Мы доведем это и кое-что другое эффективно до их сведения… США потребовали от наШих консульств до 10 июля ликвидироваться и покинуть страну… Все это мелкие булавочные уколы, но не удар ножом.

Замораживаются германские вклады в США.

В предвкушении молниеносной победной войны Геббельс наглеет по отношению к внешним противникам и в обширной своей министерской округе также. И тешит свое тщеславие. К делу и не к делу упорно записывает: «я приказал», «я пресек», «я энергично вмешиваюсь», «я отчитал», «я это предвидел», «я энергично протестую». А уж восхвалениям своих собственных статей и выступлений нет предела. Сейчас время генералов. Геббельс мечется, бахвалясь своей пропагандой, сильно преувеличивая ее значение и вклад в нападение на Советский Союз и в ход войны. И в пропагандистском хозяйстве у него без осечек. Когда же его радиопередача потерпела неудачу, пиетет к фюреру принесен в жертву тщеславию Геббельса. Он записывает: «Я, невиновный, должен быть козлом отпущения». С этим он не согласен. Это фюрер настаивал на такой подаче материала.

Геббельс решает ослабить антиникотиновую пропаганду, чтобы не задеть солдат-курильщиков, не вносить в народ «воспламеняющие вещества». «Война скрывает в себе и без того достаточно естественных воспламенителей. Поэтому я приказываю немного прикрутить слишком резкую антицерковную пропаганду. Для этого достаточно будет времени после войны».