Читать книгу - "Россия против Наполеона. Борьба за Европу. 1807-1814 - Доминик Ливен"

Ситуацию отчасти удалось выправить П.А. Тучкову. После затяжного и изматывающего ночного марша через лес он вышел на московскую дорогу недалеко от Лубино около восьми утра. Тучков был поражен, не обнаружив там никого из числа Второй армии за исключением нескольких казаков. Еще хуже было то, что, по сообщениям казаков, вестфальский корпус Ж.А. Жюно готовился к переправе через Днепр в районе Прудищево, что позволило бы ему при минимальном сопротивлении выйти на дорогу с южной стороны.

П.А. Тучков не пал духом и проявил похвальную инициативу. Игнорируя полученные приказы, он развернул свой 3-тысячный отряд не налево, а направо на Московской дороге и занял хорошую оборонительную позицию за рекой Колодой — настолько к западу от Лубино, насколько это было возможно. Здесь его люди сдерживали все более усиливавшийся натиск французов в течение пяти часов, получив подкрепление двух хорошо обученных полков лейб-гвардии, которые устремились на выручку П.А. Тучкову во главе с его старшим братом. К полудню П.А. Тучков отошел на новые позиции за рекой Строгань, которые были последним оборонительным рубежом в том случае, если ставилась задача сохранить пути отхода армии через лес к московской дороге. Яростные бои продолжались до вечера, но Тучков выстоял, при поддержке все новых подкреплений, высланных А.П. Ермоловым.

Как и в бою под Красным, русские генералы сохраняли спокойствие, а русская пехота в критической ситуации продемонстрировала большую стойкость и храбрость. В отличие от сражения под Красным, свой вклад в победу внесли также русская кавалерия и артиллерия. В частности, кавалерийский отряд графа В.В. Орлова-Денисова прикрыл уязвимый левый фланг П.А. Тучкова от натиска французской кавалерии и пехоты, превосходно используя особенности местности и идеально выбирая время для контратак.

Однако никакие выучка и храбрость русских не спасли бы П.А. Тучкова, если бы французы с умом использовали все войска, имевшиеся в их распоряжении. Перейдя Днепр вброд недалеко от Прудищево, корпус генерала Ж.А. Жюно в течение большей части дня оставался без движения, хотя был развернут в сторону фланга и тыла русских, и Тучков тем самым находился во власти противника. Французские источники впоследствии объясняли этот промах умственным расстройством, начавшим развиваться у Жюно, но он также в полной мере свидетельствовал о том, что французская армия, прославившаяся своим умением быстро и решительно использовать благоприятную ситуацию на поле боя, была способна на это только при участии Наполеона. Однако французский император не рассчитывал на серьезное сражение 19 августа и поэтому остался в Смоленске. Его отсутствие спасло русских от несчастья, и это хорошо понимали русские военачальники. А.П. Ермолов писал Александру I: «…мы должны были сгинуть». М.Б. Барклай говорил Л.Л. Беннигсену, что шанс на спасение Первой армии был один из ста^[273].

Пока русские армии отступали на восток, инициатива оставалась у Наполеона. Он мог либо продолжить преследование, либо завершить свою кампанию в Смоленске и направить усилия на превращение Литвы и Белоруссии в обширный плацдарм, с которого мог нанести второй, решающий удар в 1813 г. Как в то время, так и впоследствии обсуждение преимуществ и недостатков обоих вариантов вызывало серьезные прения.

В пользу того, чтобы остановиться в Смоленске, говорили опасности, связанные с дальнейшим растяжением французских коммуникаций в восточном направлении. Линии коммуникаций и без того были слишком сильно вытянуты: к середине августа угроза для них возникла на обоих флангах, особенно на юге, где огромная армия адмирала П.В. Чичагова подходила все ближе к театру военных действий. Кроме того, за два месяца войны произошло не только значительное сокращение численности французской армии, также заметно ослабли ее дисциплина и моральный дух. Имея у себя десятки тысяч больных, дезертиров и мародеров, разбросанных по территории Литвы и Белоруссии, не было ли разумнее укрепить основы собственной армии и водворить в ней порядок вместо того, чтобы подвергать дополнительному риску ее слабую дисциплину?

Для прекращения кампании в Смоленске имелись также веские политические причины. Если бы удалось удовлетворить притязания местной аристократии и установить там эффективное управление, Литва и Белоруссия могли бы стать ключевыми союзниками в войне против России. Российские правители всегда опасались, что, оставив западные провинции, они позволят Наполеону укрепить здесь свою власть и обратить против России польское население. Одно из соображений, из которого исходил Наполеон, планируя свое вторжение, заключалось в том, что правящие круги России никогда не будут сражаться до последнего, чтобы удержать польские провинции империи. Если бы он покорил эти провинции и установил там свое правление, сколь сильные муки готовы были вынести русские в надежде вернуть их?

Для Наполеона кампания 1812 г. была кабинетной войной, которая преследовала строго ограниченные политические цели. В лучшем случае он добился бы присоединения Литвы, части Белоруссии и Украины, вынудил бы Россию вновь присоединиться к континентальной блокаде, и, возможно, заставил бы русских оказать ему помощь в попытке оспорить могущество Великобритании в Азии. Столкнувшись с трудностями в ходе российской кампании, он даже в случае победы мог бы ограничиться меньшими требованиями. Будучи втянут в народную войну в Испании, он меньше всего хотел разжечь еще одну в России. С самого начала имелись явные признаки того, что Александр I и его генералы пытались спровоцировать народную войну против Наполеона. По мере приближения к Смоленску эти признаки становились все более угрожающими. Чем дальше продвигалась французская армия вглубь Великороссии, тем более народной становилась война.

Наполеон был человеком порядка, он положил конец Французской революции и женился на дочери императора из династии Габсбургов. Он не хотел провоцировать крестьянское восстание в России. Однако угроза может быть действенным средством достижения политических целей. С гораздо большей долей вероятности она могла быть воспринята всерьез в том случае, если бы французская армия находилась в состоянии боевой готовности на подступах к центральным районам России, чем если бы она действительно вторглась на эти территории. Едва ли русские крестьяне прислушались бы к обещаниям французов после того, как те осквернили бы их храмы, изнасиловали их женщин и уничтожили их хозяйства.

Все эти резоны в то время были очевидны. К этому можно добавить еще кое-что, взглянув на события с высоты наших дней. Возрождение мощного польского государства было необходимо для продолжения французской гегемонии в Европе. Восстановленная Польша была бы куда более надежным союзником Франции, чем когда-либо могли стать монархии Габсбургов, Романовых или Гогенцоллернов. В силах Наполеона было сделать восстановление Польши приемлемым шагом в глазах Австрии, которой он мог вернуть Иллирийские провинции, отторгнутые от нее в 1809 г. Если взглянуть на события с еще более далекого расстояния и окинуть взглядом последние три столетия русской истории, справедливо будет сказать, что тогда как простые военные демарши против России, как правило, оканчивались провалом по причине огромности ее территории и ресурсов, Российская империя оказывалась уязвима в случае одновременного военного и политического давления. Так было как в годы Первой мировой и «холодной» войн, обе из которых Россия проиграла в значительной мере из-за восстаний, поднятых нерусскими народами, но во многом и из-за самих русских; ценой этого была гибель империи и сущности того устройства, которое требовалось для ее сохранения. В начале XIX в. военное давление в сочетании с использованием слабых политических сторон империи Романовых могло сработать тогда, когда применялось для достижения строго ограниченных военных целей.