Читать книгу - "Константинополь. Последняя осада. 1453 - Роджер Кроули"

На Западе падение Константинополя изменило все — и не изменило ничего. Люди, близкие к событиям, прекрасно понимали — защитить Город не представлялось возможным. Будучи анклавом, он сам сделал собственное падение совершенно неизбежным. Если бы Константину удалось предотвратить турецкую осаду, это только отсрочило бы решающий штурм. Для тех, кто хотел разобраться в случившемся, падение Константинополя или взятие Стамбула — в зависимости от вероисповедания — являлось символическим признанием очевидного факта: Турция стала мировой державой, прочно закрепившейся в Европе. Но немногие понимали истинное положение вещей. Даже венецианцы со всей их шпионской сетью и обилием дипломатической информации, поступавшей в сенат, мало что знали о военных возможностях Мехмеда. «Наши сенаторы не поверили бы, что турки могут повести флот против Константинополя», — заметил Марко Барбаро по поводу запоздалых усилий венецианцев по спасению Города. Они не осознавали мощи артиллерии, а также решительности Мехмеда и обилия ресурсов, которыми он располагал. Если взятие Города что-то и изменило, так только баланс сил в Средиземноморье. Оно также сделало очевидной угрозу интересам христиан и христианских народов, которую прежде позволял не замечать Константинополь, выполнявший роль буфера.

Религиозные, военные, экономические и психологические последствия случившегося давали знать о себе во всем христианском мире. Устрашающий образ Мехмеда с его амбициями сразу оказался в центре внимания греков, венецианцев, генуэзцев, папы в Риме, венгров, валахов и всех балканских народов. Грозная фигура великого турка и его неуемное стремление стать Александром своего века накладывались на систему представлений европейцев. В одном из источников Мехмед изображается вступающим в Город со словами: «Я благодарю Мухаммеда, даровавшего нам эту блистательную победу; но я молю его позволить мне прожить достаточно долго, чтобы захватить и подчинить Старый Рим, как я сделал то с Новым». Уверенность турка не была лишена оснований. В воображении Мехмеда местонахождение Красного Яблока переместилось теперь на запад — из Константинополя в Рим. Задолго до того, как османские армии вторглись в Италию, они ходили в бой с кличем: «Рим! Рим!» Шаг за шагом призрак Антихриста, казалось, надвигается на христианский мир. В годы, последовавшие за 1453-м, турки одну за другой уничтожили венецианские и греческие колонии на Черном море: пали Синоп, Трапезунд, Кафа. В 1462 году они вторглись в Валахию, в следующем году — в Боснию. Над Мореей османское владычество установилось в 1464 году. В 1474 году турки установили контроль над Албанией, в 1476 году — над Молдавией. Нарастающая волна турецкого натиска казалась неудержимой. В 1480 году их войска потерпели поражение во время знаменитой осады Родоса, но это оказалось лишь временной неудачей. Венецианцев страх охватывал чем дальше, тем больше: война с Мехмедом началась в 1463 году и продолжалась пятнадцать лет, став лишь прелюдией титанического противоборства. Тогда они лишились вожделенного приза — фактории в Негропонте. Случилось и худшее: в 1477 году османские всадники разорили окрестности Венеции. Они подошли столь близко, что дым от их огней виднелся с колокольни собора Святого Марка. Венеция могла по-настоящему ощутить горячее дыхание ислама у себя за спиной. «Враг у наших ворот! — писал Чельсо Маффеи дожу. — Секира при корне дерев лежит^[33]. Если не придет помощь от Бога, судьба христианства будет решена». В июле 1481 году турки наконец высадили войска на итальянском «каблуке», дабы идти на Рим. Когда они взяли Отранто, архиепископ был убит в алтаре кафедрального собора, а двенадцать тысяч горожан преданы смерти. В Риме папа подумывал о бегстве, народ охватила паника, но в тот момент весть о смерти Мехмеда достигла османской армии, и итальянская кампания была прекращена.

Под впечатлением падения Константинополя папы и кардиналы вновь попытались вдохнуть жизнь в идею крестовых походов, продолжавшую волновать умы и в шестнадцатом столетии. Папа Пий II, считавший, что под угрозой находится вся христианская культура, задавал тон на созванном им в Мантуе в 1459 году конгрессе, пытаясь объединить враждующие христианские народы. В яркой двухчасовой речи он обрисовал ситуацию в самых жестких выражениях: