Читать книгу - "Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке - Борис Григорьев"

Кроме военных, среди людей, «покушавшихся на Китай с негодными средствами», был и известный бурят Жамсаран, он же П. А. Бадмаев, авантюрист, выдававший себя за специалиста по тибетской медицине, пользовавшийся в дворцовых кругах большой популярностью и ставший автором многочисленных проектов по проникновению в Китай и Монголию. Он прибыл в Китай с большой помпой и таинственными полномочиями, окружённый стражей, состоявшей из одних монголов, облачённых в красные кафтаны. Бадмаев вещал об известных ему кладах и сокровищах китайских императоров, зарытых якобы под стенами Пекина, но больше внимания уделял реальным проектам типа установления постоянного сообщения между Кяхтой и Пекином с помощью русских почтовых троек. Он исчез из Пекина так же внезапно, как и появился.

Самым сановным и важным «знатоком» Китая был, конечно, князь Э. Э. Ухтомский, редактор «Санкт-Петербургских новостей» и член правления Русско-Китайского банка, сопровождавший в своё время Николая И в поездке в Японию. Он появился в Китае летом 1897 года с ответным визитом к Ли Хун-чжану

Командировка Ухтомского была организована министром финансов С. Ю. Витте, помимо Министерства иностранных дел, так что русская миссия никаких инструкций о цели его визита от министра Муравьёва не получила. Для встречи князя, прибывшего на пароходе Добровольного флота в Тяньцзинь, были командированы Соловьёв и полковник Вогак. Китайцы оказывали князю всяческие почести и демонстрировали знаки высшего внимания. Несмотря на страшную жару, пыль и духоту и вопреки уговорам Вогака и Соловьева, Ухтомский пожелал путешествовать в Пекин в полной парадной форме. Его примеру последовал и член свиты кавалергардский поручик князь Александр Волконский, который получил специальное разрешение появиться в китайской столице в своей кирасе^[93]. Блестящая кираса поручика произвела на китайцев совершенно противоположный эффект: китайская толпа при виде сверкавших на солнце лат и обливавшегося потом поручика откровенно улюлюкала и смеялась.

Ухтомского в сопровождении всей русской миссии принял сам богдыхан, и князь, в нарушение китайского протокола, поднялся по ступенькам трона и собственноручно вручил правителю знаки екатерининского ордена для вдовствующей императрицы. Подарки богдыхану и его придворным раздавались на следующий день. Из-за вопиющей неосведомлённости членов миссии Ухтомского об обстановке в Китае произошли многочисленные накладки. Так, для начальника китайской таможни, англичанина сэра Роберта Харта, в качестве подарка было заготовлено… пять кусков красного сукна! На обеде, устроенном богдыханом в честь Ухтомского, князь произнёс, как он полагал, настоящую восточную речь, закончившуюся фразой: «С трепетом поднимаю бокал за здоровье присутствующих сановников». Драгоман Грот, переводивший эту речь, конечно, не стал озвучивать эту «галиматью», потому что с китайской точки зрения она была унизительна для её автора.

Дипкорпус миссию Ухтомского фактически проигнорировал. Сам князь, полагая себя выше всякого иностранного посла в Пекине, не нанёс им ни одного визита. Англичанин Макдональд, получив из Лондона уведомление о том, что Ухтомский послом не является, не обращал на него никакого внимания. Позже в русской миссии узнали, что Ухтомский при отъезде из Петербурга был наделён званием необыкновенного в дипломатическом обиходе «чрезвычайного посланца», что дало повод некоторым злым языкам переделать его в «чрезвычайного зас. нца». Не удалась и сама миссия Ухтомского: китайцы на расширение КВЖД не согласились. Министр иностранных дел Муравьёв торжествовал: Витте, вторгшийся в его «епархию», был посрамлён.

После трёх лет пребывания в стране Ю. Я. Соловьёв запросился домой. Он полагал, что если задержится ещё на некоторое время в Китае, то его в Министерстве иностранных дел сочтут за знатока этой страны, а это грозило ему продлением китайской командировки на неопределённое время, что в его планы не входило. Соловьёву хотелось познакомиться и с другими странами.