Читать книгу - "Сирия и Палестина под турецким правительством - Константин Базили"

В таком-то расположении ума застало Мухаммеда Али письма верховного везира с объявлением султанской милости. Паша всего прежде велел в третий раз палить из пушек, чтобы вслух подвластных племен провозгласить подтверждение за ним и за Ибрахимом вверенных им пашалыков. Что же касается до предложения Порты, которая, со свойственной ей настойчивостью, тая собственные опасения под личиной спокойствия, объявляла Мухаммеду Али те же условия, которые были им уже отвергнуты в 1837 г., то мог ли паша добровольно ограничиться теперь потомственным обладанием Египта?

Флот едва показывался на горизонте, а уже консулы великих держав объявляли Мухаммеду Али, что он должен немедленно его возвратить законному владельцу под опасением прослыть участником в гнусной измене капудан-паши и помрачить тем свою славу. На это Мухаммед Али отвечал, что он нисколько не предполагал присвоить себе флот, но удержит у себя в залог условий, которые будут им представлены Порте.

Каковы же были эти условия? Кроме потомственного обладания Сирией, Таврийскими округами, Аравией, Кандией и Египтом, он требовал смены верховного везира. Без сомнения, Мухаммед Али имел старые причины ненависти к Хозрефу, но в это время он хорошо ведал, что еще при жизни Махмуда под опасением немилости Хозреф не убоялся ходатайствовать о мире с Египтом и что первым актом его по принятии в руки полномочий от нового султана было мирное слово Египту. В глазах Мухаммеда Али виной Хозрефа были его способности, его влияние, верность его престолу, словом, услуга, оказанная им правительству, которое стояло на краю погибели по смерти Махмуда, по потере флота и армии.

Разрушение правительства османского в этом кризисе призвало бы, вероятно, к новым блистательнейшим судьбам счастливого выходца Румелии, создавшего свое могущество на берегах Нила. Запретительное слово Европы не допускало его опрокинуть шаткое царство султанов; но в случае падения султанского правительства под гнетом неумолимой судьбы ужели решилась бы Европа воспрепятствовать гениальному вассалу, наделенному 200 тыс. войска, огромным флотом, народными сочувствиями в Румелии и Анатолии, основать новое царство из обломков османского колосса?

Целью европейских кабинетов было предохранить Восток от потрясений и Европу от войны. Кто же мог представить вернейшие поруки к достижению этой цели, кто владел готовыми элементами для внутреннего устройства восточных племен, как не тот, кому две анархические области — Египет и Сирия — были обязаны правительственным порядком? И эта блистательная судьба, которой мог польститься старый паша, разрушалась, будто призрак, другим восьмидесятилетним стариком, который ворожил на берегах Босфора и заклинал враждебный гений, навестивший царство со смертью султана.

Если Мухаммед Али не дерзал явиться сам в Босфор вооруженным гостем, по крайней мере не терял он надежды издалека предписать свой закон правительству и султану. Он облекал свои требования обычными фразами патриотизма и преданности престолу и обещал по смене Хозрефа и по утверждении за ним потомственных прав идти в столицу покорным вассалом и подвергнуть к стопам молодого султана свое войско и свою старую опытность для управления государством. В официальном ответе на письмо Хозрефа он ограничивался отстранением предложения о наследственном обладании Египтом и уверением, что Ибрахиму приказано не подвигаться вперед; но в частных письмах к самому Хозрефу, к матери и к тетке султана, к шейх уль-исламу, к другим вельможам он настоятельно требовал удаления верховного везира. В то же время отправлял он своих комиссаров в Румелию и в Анатолию с циркуляром к пашам, в котором он изливал свою желчь на Хозрефа, обвинял его в государственной измене, приписывал ему все несчастья империи и преимущественно ссору Махмуда с вернейшим из слуг империи, ссору, породившую такие бедствия. Намекая даже на невоздержность, омрачившую великие качества умершего падишаха, он уверял, будто Хозреф умышленно внушал все пороки султану, а теперь замыслил погибель ислама. Затем он оправдывал измену капудан-паши, уверял, будто флот единодушно выразил желание ввериться надежному слуге империи Мухаммеду Али, убоявшись, чтобы верховный везир не передал кораблей неверным. Наконец, именем патриотизма и религии он приглашал всех пашей содействовать к низложению верховного везира.

Таким образом, Мухаммед Али, тридцатилетним трудом стяжавший славу начинателя основных преобразований на Востоке, теперь на старости лет, на краю гроба, обращался к преданиям анархической старины. По примеру янычар, которые в старину требовали смены везира и министров, и он в этом случае не ограничивался уже притязаниями выгод своих и своего дома, но посягал на права верховной власти, требуя низложения главы правительства. В то же время он дерзко нарушал духовные права султана. Назначение приставов к Каабе и ко гробу Мухаммеда, по каноническому праву мухаммедан, принадлежит верховной власти халифа. Никогда светские власти, даже в самые анархические периоды Аравийского полуострова, не посмели вступиться в дела этих приставов. Под предлогом, будто Осман-паша, назначенный в звание шейх эль-харима в Мекке, и Шериф-бей, пристав Мухаммедовой гробницы в Медине, были в тайных сношениях с враждебными ему бедуинами Джуддейды и действовали по наущениям паши багдадского, Мухаммед Али отрешил их от должности, содержал их под стражей и требовал, чтобы султан на место их назначил евнухов, как это водилось в старину. При этом одна из дивизий, занимавших Аравийский полуостров, приближалась к Персидскому заливу, угрожая Басре. Ибрахим оставался со своей армией в Марате, вне сирийских пределов. Если, боясь России, не подвигался он вперед, не менее того он служил пугалищем беззащитной столице и грозил возмутить Малую Азию.

Порта была принуждена довольствоваться суетными уверениями Мухаммеда Али в умеренности и сносить всякие обиды. В это время она помышляла только об освобождении флота. Хозреф-паша пригласил секретными письмами четырех пашей, бывших на флоте под начальством Февзи Ахмеда, схватить изменника и отвести флот в столицу. Верность экипажей и офицеров и негодование, выраженное ими, когда по прибытии в Александрию была обнаружена измена капудан-паши, ручались в успехе. Но письма Хозрефа, отправленные на французском почт-пароходе, достались чрез французского генерального консула в руки старому паше и послужили только к вящему его раздражению. Он с новой настойчивостью требовал от самого Хозрефа, чтобы он удалился от правления. Хозреф, со своей стороны, извинялся, говоря, что это от него не зависело, что он на старости лет думал только об отдыхе, но что Аллаху было угодно возвеличить его в исламе; что ему на роду было написано служить на старости лет государю и отечеству в качестве верховного везира, что противиться судьбам божьим грешно и т. п.

Эта язвительная переписка между двумя старейшими вельможами Турецкой империи, эти брани и насмешки, которыми они взаимно оскорбляли свои седые бороды вслух Европы и ислама, представляли комическую сторону восточного дела, жалкий и в то же время смешной эпизод той драмы, которая деятельно и суетливо разыгрывалась на восточных берегах Средиземного моря^[221].