Читать книгу - "Парижские тайны царской охранки - Валериан Агафонов"

Благодаря работе такой Судебно-следственной комиссии — и после нее в партии с.-р. все по-прежнему, — партия не была избавлена от элементов, губивших ее; и до сих пор бывшие друзья и бывшие защитники Азефа играют в ней руководящую роль.

1910 год. Азеф требует суда

Но Судебно-следственной комиссией не заканчивается еще азе-фовская эпопея. Через два года после разоблачения в декабре 1911 года Азеф написал письмо своей жене, которое Бурцев напечатал 5 ноября 1911 года в журнале № 3 «Будущее», издававшемся в Париже.

По этому поводу заведующий парижской охранкой посылает в Департамент полиции шифрованную телеграмму 1 ноября 1911 года и сообщает, что письмо Азефа было адресовано жене Азефа, она передала это письмо в начале 1911 года в заграничную делегацию партии с.-p., которая, обсудив его, решила отказаться от всяких сношений с Азефом. Бурцев узнал о существовании письма и, когда начал издавать «Будущее», просил делегацию дать ему его для напечатания. Телеграмма эта была доложена министру.

Азеф в своем письме, как и все провокаторы, говорит, что он выдал только «кое-кого и кое-что» и хочет, чтобы был устроен суд над ним, но чтобы судьями были «его старые товарищи по центральному комитету». Затем Азеф добавляет, что если его суд приговорит к смерти, то чтобы все протоколы суда были напечатаны и в русской, и в иностранной прессе; если же его не приговорят к смерти, то протоколов можно и не печатать (конец этот в журнале № 3 «Будущее» не помещен. — В. А.).

Словом, провокатор продолжал вести себя так же нагло, как нагло (выражение Судебно-следственной комиссии) он вел себя накануне своего официального разоблачения — на Лондонской конференции, что, впрочем, вполне провокатору подобает.

Провокатор, желая суда над собой, сам ставит условия: чтобы судили его старые друзья и упорные защитники, чтобы на суде присутствовала жена и наконец наиболее странное условие, чтобы протоколы обязательно были бы опубликованы только в случае, если суд приговорит его к смерти. Судебно-следственная комиссия, еще заседавшая в момент получения делегацией этого письма и в момент опубликования его в «Будущем», совершенно не поинтересовалась выяснить, почему несомненно злостный провокатор, не пожелавший явиться на суд над Бурцевым и бежавший от суда в 1909 году, может желать суда над собой в 1910 году, и что означает последнее его условие.

Делегация призвать Азефа к суду отказалась.

Много было разговоров по поводу письма Азефа после опубликования и в партии гражданского содействия партии с.-р. («правой»); одни были за суд, другие против, но нигде ни одного голоса среди с.-р. не раздалось, что к явно злостному провокатору применяют не обычный, а «военно-полевой суд», партийным же товарищеским судом судить должны тех, кто защищал такого провокатора всеми правдами и неправдами.

Заключение

Дзеф следовательно пробыл на службе у Департамента полиции более шестнадцати лет, — срок небывалый для провокатора, если принять во внимание, в особенности, то, что он состоял около десяти лет в партии соц. — революционеров и в ее боевой организации. По свидетельству лиц, работавших в боевых организациях, провокатор, проникающий туда, обнаруживается довольно скоро, так как боевики живут гораздо конспиративней и имеют дело с очень ограниченным кругом лиц по сравнению с занимающимися общепартийными делами. И проваливались провокаторы-боевики, или же во всяком случае подозревались в провокации настолько, что их отстраняли от дела, часто благодаря лишь произведенным арестам или допросам жандармов о делах или лицах, известных только данному, весьма ограниченному кругу.

Об Азефе же как о провокаторе говорили не только дела его, но, как мы знаем, были сделаны прямые указания и из полицейских сфер, и из революционной среды.

Первое по времени из известных до сих пор указаний на Азефа как на провокатора было сделано в 1902 году студентом военно-медицинской академии, работавшим в петербургской эсеровской организации с одним рабочим; последний и указал этому студенту на Азефа как на провокатора. «Рабочий этот был в сношениях с охранкой, но затем раскаялся» (Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа).

Вскоре после обвинения Азефа в провокации студент этот был арестован.

Заметим, что лица, указывавшие на Азефа, обыкновенно подвергались этой участи. Так было и с одесским охранником Сорокиным, и с «больным с.-р. М.» (с. п. «Былое», 1909 год), и с тем, кому Гершу-ни поручил расследовать сведения саратовского охранника. Тата-ров, разгадавший, что Азеф провокатор, был по настоянию Азефа убит; Гапон, который мог узнать, как узнал и С. Рысс («Мортимер») о провокаторстве Азефа, подвергся той же участи.

Но конечно не всех «недоброжелателей Азефа» настигла карающая рука охранки… Литератор Рубакин, хотя и высказывал М. Гоцу свои подозрения о провокации Азефа, до сих пор здравствует.

Михаил Мельников, арестованный по делу Гершуни в 1903 году, сообщил в Шлиссельбурге Гершуни о своих подозрениях относительно Азефа, основанных на том, что по всем адресам, найденным у него, были произведены обыски и аресты, только один Азеф остался цел и невредим, хотя у Мельникова найдено было письмо Азефа, по которому ничего не стоило добраться до автора.

Арест Ремянниковой в 1903 году и арест Клитчоглу в начале 1904 года давали столько указаний на Азефа, что он, хорошо понимая грозящую ему опасность, страшно негодовал на Департамент полиции. С Ремянниковой Азеф поддерживал «самые тесные деловые отношения», а кроме того, при аресте у нее была взята нелегальная литература, только накануне принесенная Азефом. Чтобы решить, пойти ли Азефу на свидание с Клитчоглу или арестовать ее, — собирался весь полицейский Олимп под председательством директора Департамента полиции Лопухина. Присутствовали: начальник охранного отделения Кременецкий, начальник Особого отдела Департамента полиции Макаров и заведующий заграничной агентурой, бывший в то время непосредственным начальником Азефа, Ратаев. На этом заседании решено было отложить арест Клитчоглу до более удобного времени и разрешить Азефу пойти на свидание с ней; видно это свидание должно было перевесить ту пользу, которую можно было извлечь из ареста ее. Но после свидания с Азефом через два дня Клитчоглу была арестована по «пустяковому поводу». Насколько этим преждевременным арестом выдавался Азеф, ясно из того, что и Департамент полиции признал этот арест в силу тех же соображений ошибкой…

Неудавшееся покушение на Плеве 18 марта 1904 года у здания Департамента полиции, где жил Плеве, ясно указывало, что полиции не только был известен этот заговор, но известна была даже диспозиция террористов настолько хорошо, что из всех участников окружается шпиками и этим самым прогоняется с поля битвы только тот, кто первый должен был бросить бомбу. Каляев же, несравненно более бросавшийся в глаза, оставляется в покое. Как мы знаем, уже благодаря этим предохранительным мерам шпиков, осуществленным только вследствие точного знакомства с диспозицией террористов, покушение на Плеве на этот раз не состоялось. Азефу известна была эта диспозиция, так как он сам участвовал в выработке ее…