Читать книгу - "Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве. 1953 - начало 1980-х гг. - Владимир Козлов"

В 12 часов дня 8 марта Мжаванадзе действительно выступал перед толпой и обещал Сталина в обиду не давать³¹⁹. Но после выступления первого секретаря собравшиеся предъявили властям следующие требования:

«- 9 марта объявить нерабочим траурным днем.

- Во всех местных газетах поместить статьи, посвященные жизни и деятельности И. В. Сталина.

- В кинотеатрах демонстрировать кинофильмы «Падение Берлина» и «Незабываемый 1919 год».

- Пригласить на митинг представителя Китайской Народной Республики Чжу Де

- Исполнение гимна Грузинской республики в полном тексте»³²⁰.

После речи Мжаванадзе толпа захотела услышать маршала

Китайской Народной Республики Чжу Де - он гостил в Грузии после участия в ХХ съезде КПСС. Немедленно снарядили делегацию. В новом рождавшемся на глазах мифе фигуре маршала Чжу Де принадлежала важная функция - он должен был подтвердить международное значение Сталина.

Встреча демонстрантов с Чжу Де действительно состоялась и была продолжением начавшихся в городе беспорядков. Попытки малочисленных милицейских заслонов остановить огромную толпу (около 5 тыс. человек), двигавшуюся к даче в Крцаниси на захваченных машинах и пешком не удались. Демонстранты, вооружившись палками, «прорвали заслоны и ворвались на территорию дачи, где вели себя необузданно и дерзко».

По просьбе руководителей республики Чжу Де дважды выступал с приветствиями. Однако толпа не расходилась и требовала принять ее представителей. Пятеро студентов, по сведениям МВД Грузии, действительно встретились с маршалом КНР. Посетить монумент

Сталина в Тбилиси он отказался. Но кто-то из китайцев действительно выступал на митинге .

Журналист Статников в это время был на площади Ленина. Кто-то с трибуны крикнул: почему в городе нет траурных флагов? Почему на здании горсовета не вывешено положенное в таких случаях панно с портретами Маркса - Энгельса - Ленина - Сталина. Площадь одобрительно загудела и немедленно проголосовала «за». Несколько десятков человек немедленно нашли коменданта здания, и панно было вывешено. Та же история повторилась со зданием штаба Закавказского военного округа. После попытки штурма двум молодым людям удалось взобраться по водосточной трубе на балкон и вывесить два траурных флага. Затем военное начальство видимо отдало приказ, и появилось большое полотно с изображением Ленина и Сталина.

Милиция очень вяло реагировала на происходящее. Она была психологически блокирована апелляцией участников митинга к патриотическим чувствам грузин, сохранявшимся почтением к Сталину и его неземному величию, красным цветом толпы, очевидной «нормальностью» большинства присутствовавших и их неподдельным энтузиазмом. В итоге власти полностью упустили инициативу. На вопрос руководства МВД СССР: почему в самом начале беспорядков не были приняты необходимые профилактические меры, - министр внутренних дел Грузии Джанджгава ничего вразумительного ответить не сумел³²¹. МВД СССР обвинило его в трусости.¹ Однако совершенно ясно, что пассивность милиции объяснялась отсутствием внятных указаний политического руководства республики. ЦК КП Грузии, деморализованное закрытым письмом ЦК, не решилось выступить против собственного народа и мифа о великом Сталине.

Так Грузия, вся Грузия, включая партийных бонз, вынужденных обещать «не давать в обиду» «нашего дорогого Сталина», фактически оказалась в оппозиции к Хрущеву. Политическая неуклюжесть московского лидера обернулась протестами в Тбилиси. Народ демонстрировал власти психологические пределы пренебрежения его политическими и национальными чувствами и эмоциями.

Весь день на площади Ленина продолжались выступления. Работали микрофоны. В выступлениях появились новые мотивы. От сталинизма некоторые ораторы переходили к национализму, намекали на иноземных врагов, угрожали «им» кровью. Тех, кто выпадал из всеобщей экзальтации и психоза, сохранял критическое восприятие происходящего (и осмеливался высказать свое отношение вслух) избивали или ошикивали. Кто-то, выдавая себя за русского, хоть и говорил с грузинским акцентом, зачитал фальшивое письмо московских студентов в поддержку «начатого дела». А некая женщина вслед за эти выкрикнула: «Слышите, грузины! Нас поддерживают в Москве. Сейчас митинги проходят не только в Грузии, но и в Сталинграде, Ленинграде и других городах. Будем бороться за дело Сталина, клянемся!» На трибуну подняли молодого поэта Нонейшвили, который под гул одобрения прочитал стихи о Сталине и закончил словами: «Я тоже с вами»³²². Участвовали и некоторые другие представители творческой интеллигенции. Но руководители митинга требовали все новых и новых выступлений. «Отметиться» должен был чуть ли не каждый известный в Грузии человек.

У памятника Сталину, усыпанного венками, тоже шел митинг. Статников на нем не был. По свидетельству одного из участников, «я выступал с речью возле монумента Сталина по своей доброй воле. Я говорил, что от имени Сталина я на фронте много бомб бросал в врагов Сталина»³²³. В редакции республиканских газет «Коммунист» (на грузинском языке) и «Заря Востока» (на русском) «ворвались неизвестные и пригрозили, что если не будут выпущены траурные номера, то разнесут здания редакции и типографии (после этого случая в обеих редакциях была установлена охрана)»³²⁴.

И коммунист Статников, и будущая политическая эмигрантка из СССР Фаина Баазова почувствовали в согласованных действиях демонстрантов направляющую руку некоего организующего центра. Статников пишет об этом достаточно бесхитростно: «заметна была организующая рука, кто-то детально разработал план действий»³²⁵. Кто именно? Не ясно. Может быть, «шовинисты всплыли на поверхность и стали активно действовать», но не исключена и «возможность существования шпионского центра»³²⁶. Баазова, не обсуждая специально вопрос о «зачинщиках», вспоминает об охватившей ее 8 марта тревоге: «Постепенно возникло ощущение, что где-то непонятным образом возник какой-то «штаб», который регулирует и направляет колонны в разные районы города»³²⁷.