Читать книгу - "Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания - Владимир Сухомлинов"

В интересах темных дел у Наталии Илларионовны Червинской создана была пародия на салон, где собирались недовольные мною такие господа, как, например, полоумный Коломнин с женой, обработанной «баронессой Пильц» как следует. Появлялся там и товарищ председателя Государственной думы Варун-Секрет, личность совсем не двусмысленная, использованная против меня в клеветнических заметках «Нового Времени».

К «салону» принадлежал и полковник Булацель, бывший адъютант военного министра, покинувший эту должность не по своему желанию, а за поступки, неприличные для порядочного человека. Словом, хороший был это уголок для «рандеву» порядочного сброда, пригодного в делах князя Андроникова, для его конторы шантажа и темных дел.

Что касается квартиры – конторы самого князя, то ее посещала масса молодежи, юнкеров, кадет, воспитанников разных заведений, приезжие провинциалы, прибывавшие в столицу для устройства различных дел и осведомленные о деятельности Андроникова и его связях в Петербурге.

Заискивая у митрополита и высшего духовенства, он притворялся глубоко верующим, а на самом деле кощунствовал и был, безусловно, порочным человеком.

На Пасху развозил сановникам фарфоровые яйца, а у себя отправлял даже какое-то своеобразное божественное служение. Перед киотом с образами и пасхальными яйцами зажигал восковые свечи, пускал граммофонные пластинки с церковным пением и самолично читал молитвы с кадилом в руках.

Доигрался Андроников и до высылки из столицы и, наконец, до ареста.

Князь пристроился к какому-то предприятию по доставке мороженой рыбы в Петербург, и когда она прибыла в количестве, превысившем спрос, то Андроников решил разослать ее в виде презентов всем своим знакомым, сильным мира. Получил и я мороженого осетра, которого вернул ему под тем предлогом, что жена была за границей и дома у меня не готовили.

Обиженный Андроников явился и сам рассказал мне с негодованием, что получилось: рыбу развезли из склада, а за небольшим лишь исключением почти всю ее свезли обратно к нему на квартиру. Все эти аршинные и полуторааршинные рыбины загромоздили его жилище, сложенные, как дрова, и начали оттаивать.

От всех знакомых ему сановников он выпрашивал портреты с подписью и ими украшал свое жилище, что должно было поднимать его акции в глазах людей, прибегавших к его протекции и содействию в проведении разных дел. С портретами же моим и моей жены он проделал следующее.

Доступ в семью Константиновичей дал ему, по всей вероятности, мысль задумать аферу в Туркестане, где находился безвыездно великий князь Николай Константинович, занимавшийся делом орошения. Эмир Бухарский предоставил Андроникову участок безводной местности для превращения ее в нечто плодоносное. Для этого требовались средства, которых у Андроникова не было. Он и стал собирать компанию на акциях, сделав прежде всего участником предприятия самого эмира, на несколько десятков тысяч рублей. Внесли ему свою лепту и некоторые из великих князей, но этого ему было мало.

Когда же я поехал в Туркестан, то князь Андроников, забрав с собой портреты, выехал в Ташкент раньше меня и, расставив изображения мое и жены у себя в номере гостиницы, вербовал акционеров, ссылаясь на то, что и жена военного министра – акционерша, а министр сам на днях приезжает. Когда я вернулся в Петербург из этой поездки, то бывший со мной адъютант, затруднявшийся доложить мне это лично, рассказал моей жене. Она пригласила Андроникова и адъютанта, который князю все это при ней подтвердил, и смущенный князь со своим портфелем исчез.

После этого, конечно, князь Андроников доступа к военному министру больше не имел.

С этой минуты началось то, о чем предупреждал меня генерал Мышлаевский в свое время: Андроников пошел на нас войной и причинил нам много горя.

Эту кампанию против моей жены и меня Андроников повел своей опытной рукой шантажных дел и провокаций. В большом порядке содержался у него архив всякой переписки, справок и документов, служивших ему материалом для анонимок, доносов и клеветнических записок.

Деятельной помощницей его была Червинская, которая одно время, когда была без приюта, приехав из Киева, довольно долго жила даже у нас в доме и знала все входы и выходы. Началось с подкупа прислуги, которая подслушивала, что говорили, кто бывал у нас и многое другое. Все это комбинировалось, подтасовывалось, фабриковались анонимки, клеветой отбивались от нас некоторые из неустойчивых наших знакомых, и все, и вся, что только можно было, восстанавливалось против нас.

* * *

В июне 1915 года, во время заседания Совета министров, фельдъегерский офицер привез мне из Ставки личное письмо государя следующего содержания:

«Ставка, 11 июня 1915 года.

Владимир Александрович!

После долгого раздумывания я пришел к заключению, что интересы России и армии требуют в настоящую минуту вашего ухода. Имев сейчас разговор с вел. кн. Николаем Николаевичем, я окончательно убедился в этом.

Пишу вам сам, чтобы вы от меня первого узнали. Тяжело мне высказывать это решение, когда еще вчера видел вас.

Столько лет поработали мы вместе, и никогда недоразумений у нас не было.

Благодарю вас сердечно за всю вашу работу и за те силы, которые вы положили на пользу и устройство родной армии.

Беспристрастная история вынесет свой приговор, более снисходительный, нежели осуждение современников.

Сдайте пока вашу должность Вернандеру.

Господь с вами. Уважающий вас Николай».

К этому удару я был совершенно не подготовлен, хотя, конечно, видел грозные тучи, надвигавшиеся против военного ведомства. О сообщениях Гучкова с фронта я уже говорил. В январе 1915 года я выдержал жестокий бой в Думе, в защиту управления армией от несправедливых нападений.

Против верховного командования и особенно против великого князя Николая Николаевича критическое настроение усиливалось все более и более. Почти непрерывное наступление немцев, уступка одной позиции за другой, разрастающееся неудовольствие внутри – все это формально вопило о какой-либо жертве. За несколько месяцев до того мне было ясно, что этой жертвой должен быть великий князь, но ясно было мне также и то, что она будет не единственной. В данном случае для государя играл роль вопрос престижа Дома Романовых. Вследствие этого нельзя было без дальнейших околичностей жертвовать судьбой великого князя как полководца. Для партий Государственной думы на первом плане стояли вопросы внутренней политики; для большинства октябристов под эгидой Гучкова и вплоть до крайних левых казалось, что наступила минута низвержения царской России. Они должны были напасть на тот пункт, где они думали найти доказательства того, что старый режим прогнил.

Союзники – Франция и Англия – должны были препятствовать тому, чтобы царь заключил мир. Англия видела созревающей свою большую победу: уничтожение русского могущества, которое стояло поперек дороги ее азиатским планам. Но Франция считала для себя гибельным, если русское пушечное мясо будет отнято у немецких пушек. Эти союзники царя шли неуверенно к революционерам и социалистам, убеждая их в общности интересов продолжения войны. В действительности заключение мира с Германией подготавливало конец самодержавия, но не монархии.