Читать книгу - "Екатерина Великая - Николай Павленко"

Казань, куда караван прибыл 26 мая, понравилась: «Мы нашли город, который всячески может слыть столицею большого царства; прием мне отменный; …четвертую неделю видим везде равную радость, а здесь еще отличнее. Если б дозволили, они себя вместо ковра постлали, и в одном месте по дороге свечи давали, чтоб предо мною поставить, с чем их прогнали… Здесь триумфальные ворота такие, как я еще лучше не видала». Восторженный прием в Казани соответствовал тщеславным вкусам императрицы — в который раз она не могла сдержать себя от упоминания в письмах о восторженных приемах ее подданными, о том, сколько любви и преданности они ей выражали. Вместе с тем личные наблюдения позволили ей сделать вывод о несовершенстве существующих законов, которые не защищали народ и его имущество от произвола.

Любознательность, проявленная в Казани, в высшей мере расстроила императрицу: она отправилась осматривать развалины древнего города Болгар и обнаружила невежество и вандализм местного духовенства. Причины раздражения императрица изложила в письме к Панину: «Все, что тут ни осталось, построено из плиты очень хорошей. Сему один гонитель, казанский архиерей Лука при покойной императрице Елизавете Петровне позавидовал и много разломал, а из иного построил церковь… хотя Петра I указ есть, чтоб не вредить и не ломать сию древность».

1 июня флотилия оставила Казань, а 5-го прибыла в конечный пункт путешествия, Симбирск, принесший императрице разочарование: «Город самый скаредный и все домы, кроме того, в котором я стою, в конфискации, и так мой город у меня же… Я теперь здесь упражняюсь сыскать способы, чтоб деньги были возвращены, домы по пустому не сгнились и люди не приведены были вовсе в истребление…» Удалось ли «сыскать способы» освободить симбирцев от конфискации, нам неизвестно.

Общее впечатление о материальном положении населения вдоль Волги самое благоприятное: «Здесь народ по всей Волге богат и весьма сыт, и хотя цены везде высокие, но все хлеб едят и никто не жалуется и нужду не терпит. Хлеб всякого рода здесь так хорош, как еще не видали, по лесам везде вишни и розаны дикие (шиповник. — Н. П.), а леса иного нет, как дуб и липа; земля такая черная, как в других местах в садах и на грядах не видят. Одним словом, сии люди Богом избалованы, я отроду таких рыб вкусом не едала, как здесь, и все в изобилии, что себе представить можешь, и я не знаю, в чем бы они имели нужду: все есть и все дешево».

Письмо, как видим, содержит противоречия: вначале Екатерина пишет, что «цены везде высокие», а заканчивает словами: «все есть и все дешево». И все же можно согласиться с заявлением императрицы о более высоком, чем в других районах страны, материальном достатке населения. Объясняется это не только плодородием почвы, но и дополнительными ресурсами, которые давала населению Волга: рыбные богатства реки, а также заработки отходников при транспортировке грузов по реке существенно влияли на доходную часть семейного бюджета.

Во время своего путешествия на Волгу Екатерина, недавно опубликовавшая свой «Наказ», находилась под сильным впечатлением идей, изложенных в сочинениях просветителей, которые она тщательно изучала. Подогрело интерес к этим идеям полученное в Твери сочинение Мармонтеля «Велизарий». Прочитав «Велизария», Екатерина отправила автору письмо с выражением восторга по поводу сочинения, которое, по ее словам, укрепило «меня в убеждении, что истинная слава заключается единственно в началах, проповедываемых Велизарием (старцем, умудренным политическим опытом. — Н. П.), столь же приятно, как и основательно».

Идеи Мармонтеля импонировали императрице прежде всего потому, что тот, устами Велизария, восхвалял монархию. Екатерина разделяла его мысль о монархе, главной заботой которого является общее благо подданных, равно как и о том, что государь не должен окружать себя людьми, советы которых вооружали бы его против собственного народа, чем могли вызвать «жалобы и роптания» этого народа. «Трудно государю, — рассуждал Велизарий, — среди своекорыстных советов, подавать которые всегда много охотников, трудно остаться верным идеалам добра, трудно, но возможно».

В письме к Мармонтелю Екатерина высказала мысль о необходимости «перевести его сочинение на все языки» и тут же решила перевести его на русский и для ускорения работы поручила переводить каждую из глав одному из сопровождавших ее вельмож. Ей самой достался перевод девятой главы «Велизария».

В письме к Вольтеру, отправленному из Казани 29 мая, Екатерина извещала корреспондента о завершении работы над переводом и заверяла, что «он немедленно будет печататься». Публикация сочинения по неизвестным причинам задержалась, и оно было напечатано только в 1768 году и несколько раз переиздавалось^[213].

Из Симбирска в Москву Екатерина отправилась сухим путем. В письме Панину из Мурома от 12 июня она поделилась впечатлениями от увиденного: «Я на досуге сделаю вам короткое описание того, что приметили дорогою. Где чернозем и лучшие произращения, как то Симбирская провинция и половина Алатырской, там люди ленивы и верст по 15 пусты; не населены и земли не разработаны. От Алатыря до Арзамаса и от сего места до Муромских лесов земли час от часу хуже, селения чаще и ни пяди земли нет, коя не была бы разработана, и хлеб лучше, нежели в первых сих местах… и нигде голоду нет»^[214]. Эти впечатления, разумеется, поверхностны, ибо Екатерина писала о том, что видела из окна мчавшейся в Москву кареты.

Подводя итоги путешествия, надо отметить одно из главных отличий его от предшествующих — Екатерина впервые активно использовала власть для вмешательства в дела местной администрации. Вместе с тем вызывает удивление парадоксальный факт: поклонница Мармонтеля оставила без внимания многочисленные жалобы крестьян на притеснения помещиков.

Информируя Сенат о результатах своего путешествия, императрица сообщила, что в пути на ее имя было подано 600 челобитных. С гордостью она констатировала, что ни в одной из них не содержалось жалоб на действия местных властей: воевод и судей. Из этого она сделала ложный вывод о четкой работе правительственного механизма, об отсутствии мздоимства, неправосудия и злоупотребления властью. Но скорее всего, это был результат активного противодействия местной администрации попыткам подать жалобы на нее.

На что жаловались челобитчики? Большинство челобитных исходило от помещичьих крестьян, жаловавшихся на бремя повинностей, налагаемых на них владельцами, на их жестокость. Пахотные солдаты и новокрещены жаловались на захваты их земель соседними помещиками.

Жалобы остались без последствий — по указу Сената, принятому, разумеется, не без ведома императрицы, они были возвращены челобитчикам с предупреждением, чтобы впредь подобные челобитные не подавались^[215]. Однако вследствие того, что жалобы продолжали поступать из других губерний, 22 августа 1767 года последовал сенатский указ, подтвердивший установленный еще Уложением 1649 года запрет крестьянам жаловаться на своих помещиков. Указ повелевал, чтобы крестьяне «имели бы к помещикам своим должное повиновение и беспрекословное во всем послушание»; с теми же, кто призывал крестьян «к неповиновению их помещикам», следовало «поступать по указам, как с нарушителями общего покоя, без всякого послабления». Тех, кто осмелится подавать челобитные в собственные руки императрицы, а также их составителей надлежало после наказания кнутом ссылать «в вечную работу в Нерчинск с зачетом их помещикам в рекруты»^[216].