Читать книгу - "Цицианов - Владимир Лапин"

Весной 1804 года эриванский хан Магомет, опасаясь восстания армян при приближении русских войск, приказал согнать 20 тысяч жителей в Карсский пашалык. Однако на реке Ахурян армяне взялись за оружие и пробились на территорию, подконтрольную России. В том же году Григор Маначарян возглавил партизанский отрад, составленный из армянской молодежи Шамшадильской и Казахской провинций. Эта часть действовала настолько успешно, что ее командир был награжден орденом^[385]. Когда 17 июля персидские войска подошли к Елисаветполю (Гяндже), то мусульманское население переметнулось на их сторону, «производя по крепости непрерывную стрельбу». Армянское же население большой близлежащей деревни Калискянд, наоборот, поголовно бежало под защиту городских стен и русского гарнизона. 19 июля часть гарнизона под командованием майора Кочнева совершила успешную вылазку, в которой участвовало и армянское ополчение в количестве трехсот человек. В своем докладе Александру I от 23 июля 1805 года Цицианов отметил и храбрость шестидесяти карабахских армян-дружинников^[386]. Поскольку психологическое воздействие на противника играло важную роль, особенно на «впечатлительном» Востоке, распространение соответствующих слухов приносило ощутимую пользу.

Примечательно, что А.П. Ермолов позднее предписывал Н.Н. Муравьеву оповещать население о разгроме персидской армии через армян-торговцев, так как именно базары служили главными пунктами обмена новостями^[387]. Вряд ли Ермолов был «изобретателем» такого приема информационной войны. Приходилось Цицианову выступать и покровителем Армянской церкви, которая порой терпела притеснения от православного грузинского духовенства. В местечке Марткопи по распоряжению архиерея Руствели был разрушен армянский храм, причем сделано это было прямо во время богослужения, так что «едва служащий священник мог успеть выйти». Через некоторое время тот же архиерей прервал службу в другой армянской церкви. По этому поводу главнокомандующий писал воинствующему пастырю: «…Долг ваш требует быть примером другим терпением и кротостью во всяких случаях, паче в делах, касающихся до церкви, хотя и не одинакового вероисповедания, но христианской, которой вы оказали великое небрежение и посрамление… Советую вам допустить непременно армян марткопских до отправления богослужений, толико для христианина нужных, и тем паче, что во всей Всероссийской империи терпимость различных вер существует. Да и здесь, когда татарам позволено в их мечетях отправлять их богослужение, то как вы могли воспретить оное народу, исповедующему в единого с нами Христа, или забыли слова Спасителя в Евангелии, к 70 апостолам изъясненные?»^[388]

* * *

Вхождение какой-либо территории в состав России одновременно означало отделение этой же территории от того мира, к которому она ранее принадлежала, по крайней мере значительное ослабление и изменение связей с ним. Никакой царский манифест не мог в одночасье «выдернуть» Грузию из того Закавказья, в котором она пребывала до 1801 года. Поэтому одной из важнейших задач Цицианова стало пресечение существовавших ранее связей между новоприобретенными владениями и соседями. Дело оказалось не из простых, прежде всего из-за некоторых особенностей политической культуры Турции и Персии.

Приграничные паши и ханы являлись на подвластных им территориях неограниченными владыками, по своей прихоти распоряжавшимися имуществом и жизнями людей, поскольку их слово было первым и последним в решении административных, военных, хозяйственных и судебных дел. Они должны были выставлять вооруженные контингент по требованию султана или шаха, вносить в государственную казну сумму, назначенную верховным правителем, и неустанно демонстрировать свою преданность ему. Отношения между Тифлисом и Петербургом строились на совершенно иных основаниях, нежели отношения между Стамбулом и Ахалцыхом или Карсом, но местные сатрапы далеко не всегда понимали эту разницу. На Кавказе обращение к русской администрации с предложением вступить в подданство или заключить союз практически всегда являлось попыткой использовать военную мощь могучего северного соседа для решения собственных задач. Приглашение из-за рубежа военного контингента считалось чем-то обыденным. Объясняется это скудным выбором покровителей: если одна группировка искала опору в Стамбуле или Тегеране, то другая — в Петербурге. Внешнеполитическая ориентация владетелей и горских обществ нередко менялась, что создавало дополнительные трудности в действиях дипломатов.

В начале своего правления Цицианов полагал возможным вести сложную и тонкую дипломатическую игру с местными владетелями. Это отчасти объяснялось трезвой оценкой собственных военных возможностей и откровенным нежеланием Александра I развязывать войну в Закавказье на фоне тогдашних европейских осложнений. Так, в представлении Цицианова графу Воронцову от 8 января 1803 года намечен сложный, если не сказать хитроумный план действий по установлению контроля над Дербентом. Правитель этого города Ших-Али-хан просил прислать войско для защиты от ширванского хана, который враждовал с соседом из-за богатой Сальянской провинции. Цицианов решил использовать благоприятный момент, «чтобы низвергнуть последнего и привести в ничтожество первого». Дополнительную сложность делу придавало то, что Ших-Али-хан всеми силами способствовал возведению своего родственника Касим-хана на шемахинский престол. В результате, получив доходы от сальянских рыбных промыслов, покончив с соперничеством ширванцев и руководя, по сути, правителем Шемахи, дербентский хан становился самой влиятельной фигурой в регионе, что совершенно не соответствовало российским интересам. Цицианов намеревался «препятствовать его честолюбивым предприятиям под предлогом вспоможения и при первом удобном случае занять Дербент нашим гарнизоном». Главнокомандующий знал, что в Петербурге морщатся при чтении донесений, в которых встречаются высказывания, расходящиеся с представлениями высших лиц о правилах в отношениях с людьми. Поэтому он продолжил свой рапорт предупреждением о том, что «правила кротости и человеколюбия невместны будут в отношениях моих с хищными, коварными и вероломными народами, которые предлежать будут в пути моем к усмирению или обласканию; напротив того я не предвижу полезнейшего для нас средства, как содержать их тогда и теперь во враждах междоусобных и даже иногда возжигать оные, дабы тем удобнее отвлекать внимание их от наших движений. Сие правило не новое, и вашему сиятельству лучше известно, сколь часто оно в политике сливается с пользой государственной».

В Каракайтаге местный правитель (уцмий) избирался, в силу чего честолюбцы имели неплохие шансы захвата власти в случае формирования широкого круга своих сторонников. В 1803 году шла борьба между правившим Рустем-ханом и его двоюродным братом Рази, в ходе которой оба обращались за помощью к России. Цицианов считал невозможным встать на сторону претендента, поскольку Рустем-хан был признан законным правителем. В то же время, поскольку Рази был влиятельным человеком в Дагестане, главнокомандующий считал полезным назначить ему жалованье, «доколе он в точности будет выполнять прописанные в постановлении статьи о кораблекрушении». Напомним, что жители Каракайтага нередко грабили суда, выброшенные на берег штормом. Ситуацию в другой области Дагестана Цицианов обрисовал следующим образом: «Кади Табасаранский просил о прибавке жалования к 15 000 рублям, получаемым уже за мнимое его подданство; но поелику проситель умер, а сын его — молодой человек, которого свойства неизвестны, то писано было к нему, что в ожидании не только знаков, но и опытов его верноподданнической обязанности, прибавка к жалованию и самое жалование до времени отсрочивается… Табасаранские владельцы Сохраб-бек, Маасум-бек и Магмут-бек просили о включении их вместе с прочими в подданство и милосердие Его императорского величества; хотя по имению и по личности они малозначащи, но в уважении близкого их родства с кадием Табасаранским в сходственность сделанного уже им обещания, полагаю я назначить каждому из них по 450 р[ублей] серебром]»^[389].