Читать книгу - "Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики - Ольга Тогоева"

Успешное излечение Аннекина де Рюйи, казалось бы, отнюдь не могло стать причиной судебного иска, тем более поданного в королевский суд Парижа. Напротив, потерпевший должен — был быть благодарен Жанне де Бриг за оказанную помощь. Конечно, с конца XIII в. по начало XV в. во Франции, как и повсюду в Западной Европе, шла настоящая война профессиональных медиков со знахарками, которых обвиняли прежде всего в том, что их знания ненаучны, что они не могут понять истинных причин той или иной болезни и часто действуют по наитию. Большинство врачей полагали, что практические навыки этих женщин, передававшиеся по наследству из уст в уста, совершенно недостаточны для успешного лечения, поскольку лишены теоретической базы и опираются лишь на личные, весьма субъективные суждения и опыт, что само по себе представляет опасность для клиентов. И хотя сведения о воздействии на человеческий организм тех или иных трав и растений, доступные знахаркам, многими признавались полезными и заслуживающими специального изучения, их реальное применение всегда оставалось под вопросом. Более того, уверенность в магическом характере познаний этих женщин и лежала в основе набиравшей популярность идеи о том, что их действиями руководит Нечистый или его демоны^[725]. Не случайно в подавляющем большинстве ведовских процессов, имевших место во Франции в XIV - первой половине XV в., речь шла не об Мученом», но о «деревенском» типе колдовства, когда суть обвинения составляли такие преступления, как наведение (или снятие) порчи, любовные привороты и отвороты, изготовление восковых фигурок «жертв» с целью вызвать у них болезни, физические страдания или спровоцировать их смерть^[726].

И все же, чтобы судить этих женщин как ведьм, необходимо было прежде всего их обнаружить и арестовать, а кроме того — иметь на руках донос «доброжелателей» или исковое заявление потерпевших, позволявшие проводить допросы подозреваемых с особым пристрастием. Собственно, так и произошло в случае с Аннекином де Рюйи, однако именно этот его поступок и вызывает удивление. По всей видимости, наш герой, давая показания в Шатле, о чем-то умолчал — и это становится тем более ясным, стоит нам познакомиться с рассказом Жанны де Бриг о, казалось бы, тех же самых событиях.

* * *

Любопытно, что обвиняемая изначально категорически отрицала, что является знахаркой и ведуньей (devine)^[727]. По ее словам, этим «ремеслом» занималась ее давняя приятельница — некая Марион, к которой Жанна регулярно обращалась за советом и помощью, а потому и сама прослыла среди знакомых настоящей ведьмой^[728]. В действительности же, заявляла госпожа де Бриг, она лишь исполняла роль посредницы между Марион и клиентами, желавшими вернуть похищенные или пропавшие у них вещи, найти и наказать воров и браконьеров^[729].

Тем не менее, когда на очередном заседании суда знахарке зачитали показания, полученные от Аннекина де Рюйи, она несколько изменила свою историю. Теперь вместо подруги Марион в ее рассказе фигурировала крестная, также носившая имя Жанна (une sienne marrine nommée Jehenne)^[730]. Эта женщина, по словам обвиняемой, действительно занималась колдовством, заключив договор с дьяволом (Haussibut) и постоянно призывая его на помощь. Она неоднократно предлагала крестнице научить ее своему «искусству», на что та в конце концов согласилась^[731]. Именно в этот момент к Жанне де Бриг и обратился Ан-некин, который был уже сильно болен. Она захотела помочь столь уважаемому человеку и призвала дьявола; он-то и поведал ей о парижанке Жилет, которая навела порчу на бывшего сожителя^[732].

Этого признания оказалось вполне достаточно для того, чтобы судьи сразу же приговорили обвиняемую к смертной казни через сожжение «как ведьму и отравительницу»^[733]. Однако здесь в плавном течении процесса произошел первый сбой: Жанна внезапно объявила о своей беременности, что не позволяло немедленно отправить ее на костер. Дабы подтвердить истинность ее слов, 9 февраля 1391 г. в Шатле были вызваны «матроны» — повитухи, которые осмотрели заключенную и заявили, что она действительно «носит ребенка уже около пяти месяцев»^[734]. Тем не менее, повторное освидетельствование, состоявшееся 5 апреля того же года, не выявило ни малейших следов беременности, а потому округлившийся живот Жанны списали на «дурные жидкости, скопившиеся в ее теле»^[735]. Не сумев воспользоваться этой отсрочкой, обвиняемая сразу же прибегла к другой, не менее законной уловке — она подала апелляцию в Парижский парламент, вынудив судей Шатле допустить коллег из вышестоящей инстанции к рассмотрению ее дела^[736]. Однако и те, ознакомившись со всеми предоставленными в их распоряжение материалами, не нашли в ходе процесса никаких нарушений, а потому приведение приговора в исполнение стало, казалось бы, неотвратимым^[737].