Читать книгу - "Главная тайна горлана-главаря. Книга 4. Сошедший сам - Эдуард Филатьев"

Тем временем Кремль весьма решительно нацеливал всех на всеобщую индустриализацию страны и на ускоренную коллективизацию её сельского хозяйства. Очень скоро на это откликнулась экономика – ситуация в стране резко ухудшилась. Вновь были введены карточки на приобретение продуктов питания и товаров первой необходимости.

Возникло всеобщее недовольство. В партийных ячейках вспыхнули жаркие дискуссии, в газеты стало поступать множество писем, в которых ставились очень резкие вопросы. Кое-где начались забастовки.

Аркадий Ваксберг о той поре написал:

«1928-й… Начались массовые раскулачивания. НЭП доживал последние дни, а тем, кто поверил басням про "всерьёз и надолго", в самое ближайшее время предстояло расплатиться за свою наивность. <…> Концентрационные лагеря были переполнены заключёнными – пока что их скопом ещё не расстреливали, а лишь подвергали "социальной перековке", но звуки грядущих выстрелов уже были слышны каждому, кто не затыкал уши».

Было ясно, что власть должна предпринять что-то чрезвычайное.

Вот только что?

Расправившись с левыми оппозиционерами, неучи-большевики лишились тех, на кого можно было свалить вину за непрекращавшиеся трудности жизни. Но кремлёвские вожди по-прежнему заявляли, что во всём виноваты враги – как явные (внешние), так и замаскированные (внутренние). Однако мало было об этом заявить, надо было предъявить этих врагов народу.

Бенгт Янгфельдт:

«В марте 1928 года служба госбезопасности объявила о разоблачении сговора так называемых буржуазных специалистов в городе Шахты Донецкого бассейна. ("Буржуазными специалистами" называли инженеров и других квалифицированных работников, с которыми после революции сотрудничала коммунистическая власть в отсутствие собственных экспертов – ещё в 1927 году только 1 % коммунистов имели высшее образование.) Как утверждалось, инженеры и техники работали на контрреволюционный центр в Париже, и их обвинили в том, что они подрывали шахты в попытках саботировать советскую экономику».

А Маяковский в это время переехал из Днепропетровска в Киев, где 8 марта ему предстояло сделать доклад «Слушай новое». Местная «Пролетарская правда» написала:

«На эстраде поэт Маяковский…

– Мне говорят: зачем вы разъезжаете и читаете свои стихи? Это ж дело эстрады, а не ваше, не поэта это дело! Ер-р-рунда! Именно моё! Только моё! И я гораздо более рад этому многоуважаемому микрофону, который разносит слова мои, чем трём тысячам тиража какого-либо издания…

– Я, товарищи, болел, семь дней пролежал в постели, поэтому прошу все знаки одобрения и порицания оставить на конец».

Запланированные на 9 и 10 марта выступления в Виннице и Одессе из-за болезни Маяковского были перенесены на более поздний срок.

10 марта поэт вернулся в Москву, где уже вовсю продавался новый номер журнала «На литературном посту» со статьёй Корнелия Зелинского «Идти ли нам с Маяковским?». В ней приводились доказательства того, что поэт страдает «печоринской беспочвенностью», что он не умеет «ориентироваться в культурном наследстве», отчего его творчество стало «поверхностным» и поражает своим «выхолащивающим упрощенчеством». Вывод, который делался Зелинским был убийственно-разящим: