Читать книгу - "Кровавый век - Мирослав Попович"

Ленин, как и все социал-демократы того времени, считал, что социалистическая революция победит сначала в цивилизованных странах Запада, может, и в США.

Вот и вся тайна «закона неравномерности развития капитализма». Ни о какой победе социализма в отсталых странах типа России здесь нет и речи.

В ходу у социалистов была также и формула «россиянин начнет, немец закончит». Все это ужасно напоминает рассуждение Энгельса о близости победы социалистов в Германии, в частности в случае войны. Энгельс, стоит напомнить, считал, что для социал-демократов наилучшим способом осуществить социалистическую революцию будет взятие власти для победного завершения войны против России и ее союзников. Так, как это импульсивно делала Парижская коммуна. Поздней осенью 1916 г., за несколько месяцев до Февральской революции, никаких других прогнозов и проектов относительно социалистического переворота у Ленина не было. Самым вероятным кандидатом на социалистическую революцию оставались Германия и Австрия, самыми реакционными странами – страны Антанты. А вообще, левые социал-демократы большевистского типа должны были бороться за поражение собственных стран аж до тех пор, пока не возьмут власть.

И вот пришел семнадцатый год, а с ним развал российской армии и государственности, – и стратегия Ленина круто изменилась. Суть этих изменений Ленин просуммировал позже, за год до смерти, в заметках по поводу записок Н. Суханова (Гиммера), русского левого меньшевика. Заметки под названием «О нашей революции» были напечатаны в мае 1923 г. и принадлежат к последним документам, которые продиктовал смертельно больной вождь.

Грубо ругая «пугливых реформистов», которые «боятся отступить от буржуазии», заявляя публично, что «тех, кто думает так, своевременно было бы объявить просто дураками»,^[152] Ленин постоянно полемизирует с бывшими коллегами по Интернационалу: «Для создания социализма, говорите вы, – требуется цивилизованность. Ну а почему мы не могли сначала создать такие предпосылки цивилизованности у себя, как изгнание помещиков и изгнание российских капиталистов, а затем уже начать движение к социализму?.. Помнится, Наполеон писал: “On s’engage et puis… on voit”. В свободном русском переводе это значит: «Сначала нужно ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет». Вот мы и ввязались сначала в октябре 1917 г. в серьезный бой, а там уже увидели такие детали развития (с точки зрения мировой истории это, конечно, детали), как Брестский мир, или НЭП и тому подобное. И в настоящее время уже нет сомнений, что в основном мы одержали победу… Нашим европейским мещанам и не снится, что последующие революции в неизмеримо более богатых населением и неизмеримо больших по разнообразию социальных условий странах Востока будут подносить им, несомненно, больше своеобразия, чем русская революция».^[153]

Несомненно, что и в 1916 г., и позже Ленин считал неслыханно кровавую планетарную Великую войну «совсем маленьким кризисом мировой буржуазии» по сравнению с ожидаемой грандиозной общечеловеческой катастрофой – «революционным переходом человечества к социализму». Лозунги демократии и национального освобождения целиком и полностью принадлежали к эпохе, которая предшествовала этой апокалиптической катастрофе, и в период «мировой пролетарской революции» могли быть использованы лишь для привлечения «стран Востока» и им подобных союзников к борьбе против Запада.

Союзником, подобным «странам Востока», «европейской колонией Антанты» в представлении Ленина стала также и побежденная Германия.

Российские большевики возлагали надежды в первую очередь на революцию в Германии. Революционные события в России, безусловно, оказали влияние на Германию, как и на всю Европу.