Читать книгу - "Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте - Генрих Хаапе"

В одной трамвайной остановке от Москвы по другую от нас сторону Волги раскинулась Старица. Это был старинный русский город, от которого даже на расстоянии веяло неувядающей славой и величием царской России. Над жилыми кварталами города возвышалось множество православных церквей с огромными припорошенными снегом куполами. Казалось, что окна колоколен взирают через реку мрачно и неприветливо.

Фишер вез нас троих — Крамера, Кагенека и меня — обратно по той же самой дороге, по которой мы двигались на Васильевское: через деревни, которые мы брали приступом, и через могилы наших товарищей, которых мы хоронили по обочинам. Поскольку в результате довольно интенсивного автомобильного движения снег на дороге оказался спрессованным и раскатанным до состояния очень скользкой поверхности, восьмидесятикилометровая поездка заняла у нас почти два часа.

«Опель» прогрохотал по бревнам деревянного моста, возведенного нашими саперами через Волгу перед Старицей. Над крутыми обрывистыми берегами реки, вот-вот готовые сорваться вниз, нависали массивные шапки снега, а вниз по ее зловещим черным водам медленно плыли, время от времени сталкиваясь друг с другом, пока еще отдельные глыбы льда. Уже совсем скоро они прекратят дрейфовать по течению и начнут сцепляться друг с другом — вначале в тихих заводях, а затем, постепенно, и по всей поверхности реки. По мере усиления морозов они будут утолщаться, расширяться, покрывать собой все большую часть фарватера, разделяющая их полоса воды будет становиться все уже и уже, и в конце концов зима покроет всю реку льдом от берега до берега. Волга будет продолжать нести свои воды, но в течение всех зимних месяцев они будут закованы сверху исполинским ледяным панцирем толщиной от метра до полутора. Затем замерзшую реку начнет заметать снегом, и он укутает ее настолько плотно, что постепенно Волга почти перестанет выделяться на фоне остального окружающего ландшафта.

Снег тускло поблескивал в лучах скудного зимнего солнца, дававшего только свет, но не тепло. Однако весь расстилавшийся перед нами пейзаж был пронизан какой-то настолько удивительной атмосферой мира и покоя, что это вдохновило даже не слишком сентиментального Крамера.

— Как странно, — завороженно проговорил он. — Я чувствую себя так, как будто уже нахожусь где-то очень-очень далеко от войны. Как будто и не было этих последних пяти месяцев и всего, через что пришлось пройти за это время. Я ощущаю себя дезертиром.

— И впервые за все это время говоришь как обычный человек, — добавил я.

— Что вы имеете в виду, доктор? — мгновенно стряхнув с себя абсолютно несвойственное ему лирическое настроение, резко вскинулся он. — Вы хотите сказать, что до этого я не был человеком?

— Да, Крамер, именно так, — быстро ответил я, решив вдруг, что настал как раз подходящий момент для того, чтобы высказать ему кое-что из давненько уже вертевшегося на языке. — До этого момента я никогда не знал тебя как человека, состоящего из плоти и крови, — ты был просто бездушной военной машиной. Твое мышление никогда не отклонялось ни на шаг в сторону от предначертанной ему линии, на которую оно было вымуштровано. Ты никогда не понимал и не ценил настоящего фронтового товарищества. Ты был настолько занят своей офицерской состоятельностью и успешностью, что у тебя уже не оставалось времени на то, чтобы быть просто человеком.

По его глазам было видно, что мои слова действуют на него как удары огромного молота, но железная самодисциплина не позволила ему дать волю нахлынувшим чувствам, и он лишь выдавил из себя:

— Благодарю вас, доктор. По крайней мере, вы были откровенны. Теперь я, во всяком случае, знаю, какого вы обо мне мнения.

Съехав с моста, мы с некоторым трудом взобрались по накатанной, как лед, дороге на небольшой взгорок, свернули перед городом налево и покатили по равнине в сторону аэродрома.

Крамеровский самолет домой материализовался гораздо быстрее, чем мы ожидали. Это был старенький транспортный «Юнкерс-52», вылетавший на запад тем же утром. Удача была на нашей стороне: в самолете оказалось и свободное место. Мы коротко попрощались с Крамером, тепло укутанным для долгого полета в одеяла, старенький «Юнкерс» взревел моторами, разбежался по заснеженной полосе, неохотно оторвался от нее и, не набирая большой высоты, стал удаляться в сторону Германии.

* * *