Читать книгу - "Жизнь Джейн Остин - Клэр Томалин"

Между тем в 1811 году Джейн Остин начала писать «Мэнсфилд-парк». В том же году принц Уэльский, после целых десятилетий обманутых надежд, сделался в конце концов принцем-регентом. Короля вновь сразило безумие, и на этот раз никто уже не верил в исцеление. Тем не менее в июне в Хэмпшире отмечали его семьдесят третий день рождения. А в Лондоне принц-регент пышно праздновал свое возвышение. Торжества, устроенные им, поражали своей чрезмерностью. Они обошлись в сто двадцать тысяч фунтов стерлингов. Эту колоссальную сумму принц не постеснялся отобрать у нации, которая вот уже почти двадцать лет находилась в состоянии изнурительной войны и едва могла прокормить своих бедняков. Супругу принц на это немыслимое празднование не пригласил: он вел с ней свою собственную затянувшуюся войну. Об отношении Джейн Остин к принцу-регенту красноречиво говорит запись о принцессе Уэльской, сделанная ею спустя несколько месяцев: «Бедная, я буду защищать ее сколько смогу, потому что она женщина и потому что ее супруга я ненавижу».

А еще в 1811-м разразился скандал: герцог Кларенс отослал от себя любовницу, мать своих десятерых детей, актрису Джордан. Она оставила их общий дом и поселилась на Кадоган-стрит, буквально за углом от Генри и Элизы. Возможно, они стали свидетелями приезда пяти юных Фицкларенсов^[174] в феврале 1812 года, когда герцог сам доставил их к черному ходу, а затем и их отъезда обратно в июне, после того как мать вынуждена была признать, что в их интересах вернуться к отцу. В палате лордов Кларенс высказывался в пользу работорговли, а еще выставлял себя на посмешище, преследуя богатых молодых наследниц. К женитьбе его всячески подталкивал принц-регент, который, в свою очередь, яростно сражался с супругой за опеку над их дочерью. Поведение принцессы Шарлотты, которая так решительно соотносила себя с Марианной в «Чувстве и чувствительности», выходило из-под контроля. Она флиртовала с совершенно неподходящими молодыми людьми, среди которых был и ее кузен, старший сын миссис Джордан.

С одной стороны, общественная, политическая и нравственная неразбериха, с другой — всем правил протекционизм. В декабре 1811 года принц-регент назначил Кларенса адмиралом флота, поставив его во главе той самой системы, в которой продвижение по службе зависело от знакомства с «правильными» людьми (что Остины всегда хорошо понимали^[175]).

Принцы могли жить, не обращая никакого внимания на законность, религиозные принципы и нерушимость брака, но ответственность за их поведение словно бы ложилась на нацию. «Мэнсфилд-парк», наряду с прочим, — роман о состоянии нравов в Англии, он обращается к вопросам, которые возникали из-за поведения высочайших особ, из-за того, какое общество формировали своим примером английские правители. Роман основывается на противопоставлении героини с твердыми нравственными и религиозными взглядами, которая не поступится ими ни при каких условиях, считающей брак без подлинного чувства беспринципным, а сексуальную распущенность — отвратительной, группе искушенных, прекрасно образованных и обеспеченных светских людей, ищущих удовольствий без оглядки на какие-либо принципы. Генри и Мэри Крофорд испорчены своим влиятельным дядей-адмиралом, который открыто содержит любовницу и передает племянникам легкомысленное отношение к пороку. Мария и Джулия Бертрам сбиты с пути тщеславием и жадностью, они не могут сопротивляться соблазнам, и их окончательно разлагает отъезд из родительского поместья, где сестры вынуждены были хотя бы внешне соблюдать приличия, в Лондон, где их ничто не сдерживает. Это, так или иначе, один из пластов восприятия «Мэнсфилд-парка», и параллели с расцветом эпохи Регентства напрашиваются сами собой.

Именно отстаивание морали и критику развращенных нравов особенно оценили первые читатели романа. Джейн Остин записала, что даже издатель мистер Эджертон «восхвалял его за Моральность». Другие также отмечали его «безупречную мораль», восторгались «нравственными устремлениями», находили выпады против современной системы образования замечательными и превозносили «глубокую разработку темы священства». Когда обсуждалось второе издание книги^[176], племянник Остин Джеймс Эдвард умолял ее написать продолжение, «в котором будет дан пример счастливого и полезного для общества супружества в образах Эдмунда и Фанни».

Однако с самого начала появились читатели, которые реагировали совершенно иначе, и среди них — две умнейшие (после самой Джейн) женщины из семейства Остин. Вместо того чтобы превозносить высоконравственную интонацию книги, мать писательницы сочла добродетельную героиню «пресной». Анна также заявляла, что она «не выносит Фанни». И сыну Эдварда Джорджу не нравилась Фанни, он предпочитал Мэри Крофорд. Семья лорда Холланда нашла, что роман уступает двум предыдущим. Алитея Бигг считала, что «Мэнсфилд-парку» не хватает живости «Гордости и предубеждения», и мисс Шарп, превозносившая искусство подруги в создании образов, писала: «…поскольку Вы умоляете меня быть предельно откровенной, я должна сознаться, что предпочитаю „Г&П“». Что же до Кассандры, то хоть она и «полюбила Фанни всей душой», но убеждала Джейн выдать ту за Генри Крофорда, — что заставляет усомниться, в самом ли деле «нравственные устремления» книги впечатляли ее так же, как других читателей.

Реакция Генри возникает как сквозной комментарий в письмах Джейн, и она очень интересна. Читая первую часть, он выражает симпатию к Генри Крофорду: «Он восхищается Г. Крофордом — я имею в виду, по-настоящему — как приятным, умным человеком». Генри заявляет, что знает, как закончится история, но по мере развития сюжета чувствует себя все более озадаченным. Дочитав роман до конца, он ограничивается более общими похвалами. «Его одобрение ничуть не меньше, — сообщила Джейн сестре. — Он нашел вторую половину последней части чрезвычайно интересной». Такая уклончивая оценка заставляет подозревать, что Генри тоже был не слишком доволен тем финалом, который выбрала сестра.

«Мэнсфилд-парк» всегда особо интересовал читателей и вызывал больше споров, чем любое другое произведение Остин. В 1917 году Реджинальд Фаррер^[177], восхищаясь мастерством писательницы, обвинил ее тем не менее в «полной нечестности», пристрастном отношении к Крофордам, «к которым она, совершенно очевидно, привязана как художник, хоть и не одобряет их как моралист». Он счел образ Фанни возмутительным: холодная, уверенная в своей правоте, закосневшая в своих предрассудках, «ужасающее воплощение женского педантизма и ханжества». А развязку романа он называл «обманом читателя» и художественной неудачей. Через двадцать лет Фаррера поддержала Куинни Ливис^[178], заявив, что находит книгу, при всем ее блеске, «противоречивой и невразумительной», подорванной «решимостью Остин продвигать традиционные моральные взгляды». В 1950-е точку зрения Фаррера развил Кингсли Эмис^[179]: «Даже представить себе, что вы приглашаете мистера и миссис Эдмунд Бертрам провести с вами вечер, и то нелегко». С ними не только не может быть весело (в отличие от Крофордов, с которыми не соскучишься), они лишены всякого чувства юмора, напыщенны и внушают лишь отвращение. В Фанни нет «ни понимания собственной натуры, ни великодушия, ни смирения». Эмис приходит к заключению, что в данном случае здравый смысл и нравственное чувство изменили самой Джейн Остин.