Читать книгу - "Дневник. 1873–1882. Том 2 - Дмитрий Милютин"

С 2 часов до 5 продолжалось совещание у великого князя Михаила Николаевича по вопросу о предстоящих действиях в Закаспийском крае. В совещание это были приглашены всё те же лица, которые участвовали в прежних совещаниях у меня; только вместо действительного статского советника Мельникова от Министерства иностранных дел был Гирс, а сверх того еще новые два лица: генерал-адъютант князь Святополк-Мирский и адмирал Свинкин, командир Бакинского порта. Говорено было очень много; большею частью повторялись те же мнения, которые высказывались в прежних совещаниях и точно также ни к какому положительному заключению не пришли. Условились ожидать от государя назначения окончательного у его величества совещания, с участием министра финансов.

25 февраля. Понедельник. Вчера воскресный развод был отменен по случаю нездоровья государя. Я провел весь день дома, что случается со мною очень редко. Сегодня же, вместо обычного своего приема в канцелярии Военного министерства, я должен был утром участвовать в совещании, назначенном государем по вопросу о предстоящих действиях в Закаспийском крае. Кроме великих князей – наследника цесаревича и Михаила Николаевича – участвовали граф Гейден, Грейг, Обручев, Скобелев, Гирс и барон Жомини. Первоначально я объяснил сущность дела, предположения кавказского начальства с изменениями, предложенными генералом Скобелевым, расчеты издержек и, в заключение, необходимость устройства железной дороги от Красноводска до Кизыл-Арвата, от которой можно впоследствии ожидать даже значительных сбережений в расходах.

Когда я закончил, граф Гейден повторил прежние свои доводы против всяких новых предприятий в Закаспийском крае. Зато генерал Обручев очень дельно и рельефно выставил необходимость серьезных мер в Азии в виду агрессивной политики англичан; он мастерски обрисовал общее положение дел. Генерал Скобелев подтвердил эти соображения; затем и Гирс, хотя с некоторыми изворотами и оговорками, признал необходимость нашего утверждения на рубеже Ахалтекинского оазиса; барон Жомини прочел приготовленную им в том же смысле записку.

После всех поднял голос министр финансов. Можно было вперед предвидеть, в каком смысле он будет говорить: по обычаю своему, он начал так резко критиковать всё, что делалось до сих пор в Азии, так докторально доказывал, что мы своими затеями задираем Англию и вызываем ее на борьбу, что государь прервал его и довольно строго перевел вопрос на практическую почву. Но так как Грейг заявил, что до настоящего заседания не имел никаких сведений о предположениях, подлежащих обсуждению, то государь, спешивший покончить совещание, приказал еще раз собраться у великого князя Михаила Николаевича, чтобы окончательно сговориться с министром финансов и затем уже представить дело на окончательное решение его величества.

Мы разошлись недовольные друг другом и сговорились снова собраться у великого князя в среду. Прямо из дворца поехал я в Государственный совет, где, впрочем, заседание было непродолжительно.

Государь крайне сердит на французское правительство, решившее не выдавать негодяя Гартмана, главного виновника московской катастрофы 19-го прошлого ноября. Французы мотивируют свой отказ тем, будто бы не представлено нами достаточных улик против преступника. Настоящею же причиною считают, с одной стороны, слабость нынешнего французского правительства перед угрозами радикалов, а с другой – подстрекательство Биконсфильда, у которого, как говорят, Фрейсине^[77] спрашивал совета.

26 февраля. Вторник. После доклада у государя я присутствовал при докладе князя Горчакова и Гирса. Прочитаны были телеграммы князя Орлова по делу о Гартмане, заявление генерала Шанзи по этому предмету, затем английское предложение о международной комиссии для решения вопроса греко-турецкого.

Из Зимнего дворца поехал я в Аничков дворец для поздравления наследника цесаревича с днем рождения. Потом было у меня совещание с командующим войсками трех пограничных округов – Виленского, Варшавского и Киевского, относительно плана распределения наших сил в случае войны с Германией и Австрией. Генерал Обручев прочел вкратце составленное им и предварительно уже одобренное государем предположение, которое должно быть принято в основание для подробной разработки полного плана устройства театра войны. Все три начальника округов одобрили предположения наши без всяких изменений.

Вечером приехал ко мне генерал Дрентельн с неожиданным известием, что сегодня же утром, вследствие доклада графа Лорис-Меликова, III Отделение подчинено последнему, а Дрентельн уволен от должности шефа жандармов с назначением членом Государственного совета. Существование одновременно III Отделения и вновь учрежденной верховной комиссии было бы, конечно, несообразностью; Лорис-Меликов уже несколько дней приговаривался к тому, чтобы подчинить ему III Отделение. Но решение государя по этому предмету последовало так внезапно и так резко в отношении Дрентельна, что этот честный, добросовестный, вполне почтенный человек не может скрыть своего огорчения. Еще более обидело его предложение принять место помощника главнокомандующего Петербургским округом великого князя Николая Николаевича – взамен генерала Гурко, который решительно отказался от этой должности. Дрентельн уже многие годы был сам начальником военного округа, затем состоял на правах министра, и после того занять второстепенное место помощника значило бы «из попов в дьяконы». Вопрос о замещении Гурко остается открытым. Великий князь Николай Николаевич желал иметь помощником графа Павла Шувалова; но выбор этот не понравился государю. Я указал на другого кандидата – генерала Костанду, нынешнего начальника артиллерии Петербургского округа.

27 февраля. Среда. Еще продолжительное совещание у великого князя Михаила Николаевича по вопросу о Закаспийском крае. Министр финансов произнес длиннейшую речь, доказывая, что мы должны оставаться в Азии в совершенном бездействии, что всякое наше предприятие грозит в будущем бедствиями. Однако же он никого в этом не убедил; один граф Гейден остался вместе с Грейгом при прежнем своем мнении. Барон Жомини говорил не много, но дельно и высказал одну новую мысль: было бы желательно в виду новых выборов в Англии и открытия новых палат выждать до мая месяца и не предпринимать ничего такого, что могло бы укрепить положение настоящего правительства Биконсфильда.

28 февраля. Четверг. После доклада у государя я зашел к князю Александру Болгарскому, чтобы устно дать ответ на письмо, в котором он очень настойчиво просил изменить награду, пожалованную государем состоящему при князе в должности гофмаршала прусскому поручику Ридезелю. Князь Александр опять жаловался на Паренсова, описывал свое затруднительное положение и свои желания. Он не может найти преемника Паренсову и продолжает мечтать, чтобы государь сам назначил кого-либо из генерал-адъютантов с авторитетом для исполнения должности болгарского военного министра. По всему видно, что пребывание в Петербурге не отрезвило юного князя; даже кажется мне, что в нем более прежнего укоренилось самодурство, которое не доведет его до добра.

Гирс заехал ко мне, чтобы переговорить о делах китайских и о прощальной аудиенции Сабурова у государя. Решено, что Сабуров будет вести в Берлине переговоры втайне от князя Горчакова и доносить прямо государю. Сабуров, как сказал мне Гирс, озабочен теперь продолжающимися со стороны Бисмарка домогательствами об отводе нашей кавалерии от границы. Он опасается, чтобы этот, по-видимому, пустой предлог к пререканиям не послужил камнем преткновения для предположенного соглашения нашего с Германией. В таком смысле составлена им записка, которую Гирс передал мне, предоставив этот вопрос на мое усмотрение. Мне кажется, что Сабуров увлекается излишними опасениями; но если б даже германское правительство и в самом деле придавало серьезное значение этому вопросу, то, по моему мнению, все-таки мы не можем сделать ни малейшей уступки, унизительной для достоинства России. Дальнейшая настойчивость Бисмарка в подобном вопросе была бы признаком намерения его искать предлог для разрыва.