Читать книгу - "Штрафбат. Наказание, искупление (Военно-историческая быль) - Александр Пыльцын"

Тогда я вспомнил кого-то из классиков, говоривших, что первая, даже ничтожная, победа над собой — это уже хотя и маленький, но все-таки залог будущей стойкости. И я надеялся, что уж после этого события он, если не будет ранен, отбудет все свои три штрафных месяца полностью. Правда, этому моему предположению не суждено было сбыться.

Полевая почта в годы той военной поры работала четче, чем, например, обычная почта сейчас. Сегодня письмо из Санкт-Петербурга до Харькова может добираться более месяца, а то и вовсе где-то затеряться. А тогда письма даже из далекого тыла, например от мамы с сестренкой с моего родного Дальнего Востока, успевали доходить до наших окопов дней за 15. Кстати, здесь я получил от родных горькое письмо о том, что мой самый старший брат Иван (я был очень похож на него, а он был во всем примером для меня) погиб на фронте еще в 1943 году. Фронтовые треугольники от моей знакомой девушки Риты приходили вообще быстро, дня за 3–4, значит, была она где-то недалеко. Да мы еще условились «обходить» военную цензуру и сообщали друг другу места, откуда отправляли письма. Делали мы это так: в письме сообщали, с кем встречались или кому передаем приветы, и из первых букв их имен или фамилий составляли название пункта дислокации. Например, если я получаю приветы от «Лены, Ольги Ефремовой и Васи», значит, госпиталь находится в Лоеве. И цензура ни разу не разгадала нашей хитрости!

Надо отметить, что в этом сравнительно длительном оборонительном периоде боевых действий нам регулярно доставлялись, хоть и в небольшом количестве, даже центральные газеты «Правда», «Звездочка» (как называли «Красную звезду»), «Комсомолка» и другие. В основе своей интенсивно работал тогда и политаппарат батальона, особенно в деле информирования нас о событиях в стране и на фронте. С большим интересом читали мы газеты и передаваемые нам рукописные сводки «От Советского информбюро». До нас, хотя и с большой задержкой, дошло известие о гибели генерала Ватутина, смертельно раненного под городом Сарны. По тем сведениям, ранен он был группой «бандеровцев», действующей по эту сторону линии фронта. Тогда в этих районах бродили их банды и группы других фашистских наймитов.

Со смешанным чувством, в котором все-таки было больше радости, чем досады, мы встретили известие об открытии союзниками, наконец, давно обещанного второго фронта. Три года ждали — наконец дождались. Если бы не двухлетние отговорки и проволочки, сколько бы жизней наших воинов и советских людей, погибших на оккупированных территориях и в концлагерях, могло бы быть сохранено! А теперь всем было ясно, что наше продвижение на запад стало уверенным и необратимым, и для Советского Союза такой острой необходимости во втором фронте, как год-два назад, уже не было. Но… «дареному коню в зубы не смотрят».

Центральные газеты сообщали о начале наступательной операции, получившей название «Багратион», начавшейся 24 июня 1944 года, почти день в день через три года после нападения фашистов на нашу Родину. Она стала еще одним сокрушительным ударом по фашистской военной машине. Уже после войны я узнал, какую роль сыграл наш командующий фронтом, тогда еще генерал армии Рокоссовский, отстояв перед Ставкой и Сталиным свой замысел операции «Багратион». А она вошла в историю как «Битва за Белоруссию».

Особенно приятным было известие об освобождении Жлобина, в районе которого наш батальон воевал еще в декабре 1943-го, и там его посетил сам Рокоссовский. Тем более что освобождение его произошло в памятный для меня день — 26 июня, когда я здесь, в обороне, подорвался на мине. Совершенно неожиданным, но от этого не менее впечатляющим было сообщение в середине июля о том, что по улицам Москвы провели под конвоем огромную массу немецких военнопленных генералов, офицеров и солдат. Не таким «парадом» своей солдатни в нашей столице бредил когда-то «бесноватый» Адольф. Приятно было узнать, что белорусские партизаны активизировали свои действия на территории всей республики и наносили врагу ощутимые удары. Только за одну ночь перед «Багратионом» в ходе «рельсовой войны» партизаны подорвали 40 тысяч рельсов.

Маршал Победы, как его теперь вполне заслуженно именуют, Г. К. Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления» констатирует: «Для обеспечения операции „Багратион” в войска надлежало направить до 400 тысяч тонн боеприпасов, 300 тысяч тонн горюче-смазочных материалов, до 500 тысяч тонн продовольствия и фуража… Все это следовало перевезти с большими предосторожностями, чтобы не раскрыть подготовку к наступлению… Несмотря на большие трудности, все было сделано в срок».

Маршал Рокоссовский, которого тоже многие заслуженно называют Маршалом Победы, говоря о подготовке этой беспримерной стратегической наступательной операции в своих мемуарах «Солдатский долг» писал: «Наше счастье, что в управлении тыла фронта у нас подобрались опытные, знающие свое дело работники… С чувством восхищения и благодарности вспоминаю генералов… Н. К. Жилина — интенданта Фронта, А. Г. Чернякова — Начальника Военных сообщений… Они и сотни, тысячи их подчиненных трудились неутомимо».

Привожу эту цитату еще и в связи с тем, что, когда через 5 лет после войны я поступил на учебу в Военно-транспортную академию в Ленинграде, носившую тогда имя Л. М. Кагановича, начальником этой академии был генерал-лейтенант Черняков Александр Георгиевич, тот самый, что был начальником ВОСО у Рокоссовского. И там я узнал, что для решения проблем срочного и бесперебойного пополнения войск фронта всем необходимым Александр Георгиевич, в ведении которого находились все железные дороги в полосе фронта, принял решительные меры к их восстановлению, но к тому времени была восстановлена только одна колея. Для увеличения пропускной способности в направлении к фронту генерал Черняков принимает настолько оригинальное и ответственное решение, за которое взять на себя ответственность во имя единой цели — тоже подвиг! О нем я рассказываю в специальной главе об этой академии.

Только теперь, изучая те события, мы понимаем весомость нашего 1-го Белорусского фронта, который имел протяженность с севера на юг около 900 километров, а против него стояли 63 немецкие дивизии и другие войска общей численностью 1 млн 200 тыс. человек. Конечно, нас радовало, что на нашем фронте в районе Бобруйска в конце июня были окружены пять пехотных и танковая дивизии немцев, а пленены более 20 тысяч фашистских вояк. Вскоре примерно столько же солдат вермахта было пленено при освобождении Минска.

Маршал Рокоссовский об этих событиях пишет так: «Враг, развязавший войну, в полной мере ощутил на себе силу наших ударов. Ему теперь пришлось испытать поражение за поражением, и без всякой надежды на более или менее благоприятный исход войны… Не помогали немецко-фашистскому командованию и замены одного генерала другим. Из данных разведки нам стало известно, что неудачливого фельдмаршала Буша, командовавшего группой армий „Центр”, заменил Модель».

В этой битве, оказывается, были окружены 100 тысяч отборных войск вермахта, немцы потеряли тут более 350 тысяч своих вояк. Этот «Багратион» после завершения оценен выше Сталинградской битвы: если там была пленена армия Паулюса, то здесь была разгромлена и перестала существовать целая группа армий «Центр». И это было убедительное свидетельство силы, стойкости, мужества и решительности не только Красной Армии, но и всего советского народа.