Читать книгу - "Евпраксия - Александр Антонов"

— И что потом?

— Понтифик оповестит соборян о позорном растлении раба Божьего. И собор осудит не только императора, но и всех николаитов, как пособников дьявола. Гнездо сектантов пора разорить, — закончил Гартвиг, словно поставил точку под беседой.

Как ни была слаба в политике Евпраксия, она поняла, что вступает на путь борьбы не только за удовлетворение личного оскорбления и за то, чтобы смыть пятно надругательства, но и на путь политической борьбы. Она осознала, что уйти от этой борьбы ей не дано. Высокий титул императрицы обязывал её перед Богом и народом радеть за своих подданных. И довольно ей быть только придворной дамой, пора стать воительницей, подняться на крепостную стену, принять на себя вражеские стрелы, как это делала великая княгиня Ольга, предание о которой Евпраксия помнила с детства. За минувшие годы, что Евпраксия прожила в Германии, она узнала бедственную жизнь народа. Ведь только в отдельные годы в державе царил мир и люди не голодали, не подвергались насилию. Все прочие годы простой народ сопротивлялся насилию императора. Восстания горожан вспыхивали то в Саксонии, то в Тюрингии, то во Франконии. Народ не любил императора за постоянные обманы, за несправедливые налоги и поборы на войну. Рыжебородый всё время кого-то с кем-то стравливал, черпая в том выгоду себе. Вместе со своим антипапой Климентом III он постоянно опорочивал папу римского, будь то Григорий VII или Урбан II, сеял к истинным отцам церкви вражду среди католиков. Народ, однако, не отворачивался от понтификов Римской церкви. Не могли простить немцы и то, что император преследовал своих сыновей. Ладно бы только Конрада, который открыто перешёл в стан противников императора, но он уже отторг от себя и малолетнего принца Генриха, который никогда не знал отцовской ласки, а в семь лет, сразу же после смерти матери, был вынужден покинуть императорский двор и жить у графа Сузского, который приходился Берте двоюродным братом.

Евпраксии не хотелось соглашаться с тем, что Генрих якобы пытался развратить сыновей с малых лет. Но если верить слухам, что он заставлял сына Конрада ложиться в постель к матери или присылал в его спальню дворовых девиц с повелением обнажать себя перед принцем, то как аут не поверить, что он растлевал сыновей. Все эти размышления привели Евпраксию к мысли о том, что ей суждено будет держать ответ перед Всевышним, ежели она уклонится от свидетельства против человека, поправшего и заповеди Божии, и законы людские. И после долгого молчания она сказала:

— Святой отец, я в полном согласии с вами и напишу послание папе римскому.

— Я надеялся на ваше благоразумие, ваше величество. Но не откладывайте на долгое время сей тяжкий груд. Нам важно до созыва собора преклонить колена пред наместником Иисуса Христа.

И опять Евпраксия ответила не сразу. Вновь погрузилась в думы. И на этот раз они касались не только её и человека, который пока ещё оставался супругом. Она представила себе, как они явятся пред судом церкви и за императором останется право на защиту. Умолчит ли он о том, что не раз бросал обвинения и Берте, и ей в супружеской неверности, не призовёт ли он в свидетели барона Людвига, который подбивал её на прелюбодейство. Ведь Рыжебородому Сатиру ничего не стоит заставить бедного барона лжесвидетельствовать в пользу императора. И что тогда скажет церковный суд?

Посмотрев на лица Матильды и Гартвига, созерцающих огонь камина, Евпраксия подумала, что её покаяние будет мало чего стоить, ежели останется половинчатым. И совесть её окажется нечистой, если она скроет свою любовь к Родиону, их близость. Отрешившись от ложной стыдливости, она сказала:

— Только вы меня простите, благодетели, что моё покаяние было неполным. Осталось утаённое.

— Я вижу, дочь моя, что тебя угнетает некая тайна. Избавься от неё, и обретёшь душевный покой, — посоветовал архиепископ.

— Да, святой отец, с нею мне не пройти скорбный путь к очищению, — ответила Евпраксия и поведала о своей любви к Родиону. — Мне ли не быть грешной перед Господом, когда я полюбила боярского сына Родиона десятилетней отроковицей. На Святки мы катались с гор, и я упала в овраг. Он достал меня оттуда и вынес на гору. Я покоилась у него на руках и смотрела в его глаза, тёплые, словно матушкины варежки. В них отражалось моё лицо, и я улыбалась Родиону и наконец приникла к его груди грешной головёнкой. Мы встречались с ним каждый день, потому как его батюшка держал княжескую казну и жил с семеюшкой в наших теремах. Так мы и прикипели сердцем друг к другу с наших отроческих лет. Потом судьба привела меня в вашу державу. И он, Родиоша, был приставлен ко мне моим батюшкой в рынды.

Мы всегда вели себя чинно. Я для него оставалась матушкой княжной, и он видел тот порог, за который заступить ему было невозможно. Так было и тогда, когда я овдовела, когда пришла в себя от печали по убиенному супругу. Я стала вольной, но к этому времени потерял свою волю Родион. Он понимал, что нашим судьбам не дано сойтись, и попросил у меня благословения взять в семеюшки мою сенную девицу, боярскую дочь Милицу. И я благословила их. — Евпраксия взяла два полена, положила их в камин на догорающие рубиновые угли. — А позже была попытка уехать на Русь. Но император не позволил мне того, заточил в Кведлинбургский монастырь. Да, заточил. И было сватовство Генриха. Если бы мне знать, что ему была нужна не я, а моё достояние, убежала бы на край земли. Я того не знала, да и батюшке с матушкой хотелось угодить, их воля довлела надо мной, и я дала согласие императору стать его супругой. Господи, как я сожалею о том, что встала под венец с двуликим человеком — вот уж право — Сатиром. Он забыл о том, что якобы только любовь заставила его просить моей руки. У нас даже не было первой брачной ночи. Через четыре дня после венчания и пиров он увёз меня в Бамберг и там оставил на семь месяцев, как в заточении. За это время люди императора украли у Родиона его Милицу и, сказывали, она погибла от рук императорского фаворита, маркграфа Деди. Позже её тело нашли в старице близ Рейна. Родион вновь был при мне. А спустя семь месяцев император позвал меня в Верону и мы свиделись с ним. Как это было, о том уже знает святой отец. — И Евпраксия поклонилась Гартвигу. — Генрих не встретил меня. Сказали потом, что он был в Падуе на сборище николаитов. Вернулся он только через неделю, был испитой, обессиленный, но пытался овладеть мною. Почернев неудачу, озлился. Я знала: отдохнув, он вновь будет добиваться меня, и тогда случится непоправимое. Затяжелев, я возненавижу дитя, которое понесу от ненавистного мне человека. И тогда я сбежала к Родиону, как милость вымолила у него, чтобы взял меня. Я умоляла его, пока он не переступил порог и дал волю своим чувствам ко мне. В те же дни я не вытерпела и приняла Генриха. Теперь моя голова разрывается от дум: кто же я — прелюбодейка или нет? — Евпраксия замолчала, её знобило, она протянула руки к огню, похоже, что исповедь исчерпала её силы, по бледному лицу текли слёзы.

Графиня Матильда положила ей руку на плечо, привлекла к себе.

— Успокойся, государыня. Напишешь ли ты папе о том или не напишешь, суть не в этом. Помни о том, что не грешна перед Господом Богом. Ты была унижена и оскорблена, но не твой супруг.