Читать книгу - "История как проблема логики. Часть 1. Материалы - Густав Шпет"

Заключение, которое мы считаем себя вправе сделать на основании изложенного, состоит в том, что кантовское понятие логического основания лишено смысла и содержания. Отвергнув учение рационалистов о ratio, не зная, как следует его, Кант пошел своим собственным путем, чем и открыл новую главу в истории философии, и поставил теперь каждого в необходимость выбирать между ним и традиционной, в последнем источнике, платоновской философией. Когда Канту в силу полемической необходимости пришлось вернуться к вопросу, он вспомнил хорошо ему знакомого Баумгартена, но обнаружил то свое свойство, которое отмечает один из биографов его: неумение «вдуматься» в чужие мысли^[365]. Этим только, а не философскими мотивами, кажется мне, можно объяснить отношение Канта к интересующему нас вопросу^[366].

Наконец, в письме к тому же Рейнгольду, написанном неделю спустя после предыдущего письма^[367], Кант высказывается об основаниях суждений: «Но всякая истина суждения, поскольку она покоится на объективных основаниях, есть логическая истина, относится ли само суждение к физике, или метафизике… Но где речь идет исключительно об объективных определяющих основаниях суждения, там еще никто не делал разницы между геометрической, физической или метафизической – и логической истиной». Очевидно, здесь, «логическое» есть нечто иное, чем в предыдущих рассуждениях. Его значение станет понятным, если его сопоставить с вышеуказанным толкованием принципа достаточного основания в Логике Канта. Как критерий «формальной истины», в «совершенной абстракции от всех объектов», это, разумеется, пустое слово, но кантовские формулы: «истина суждения», «из истины следствия можно заключить к истине познания, как основания» и под. позволяют предполагать за этими выражениями еще новый смысл термина «основание», следовательно, не логический и не реальный, если держаться его прежнего разделения. Но это «смысл» весьма короткий: речь идет об «основании» гипотетических суждений и выводов с их двумя модусами. Такое определение роли закона тожества, достаточного основания и исключенного третьего, как принципов силлогистических выводов, соответственно, категорического, условного и разделительного, указывается, например, в Логике Мейера^[368]. Но оно только лишний раз свидетельствует, что логические выводы не могут обойтись без онтологических предпосылок. А хотя и кажется, что мы имеем дело с совершенно формальными выражениями отношения понятий, когда говорим: если истинно А, то истинно В, не касаясь вопроса о действительной истинности А, то все же под А мы разумеем «предмет вообще» или «всякий предмет». И как только мы переходим к выводу через утверждение: А – истинно, мы без онтологических оснований этого утверждения обойтись не можем. «Основания», на которые мы тут можем сослаться, и есть собственно основания познания, соответственно мы имеем дело с pr. cognoscendi. Еще раз: никакого особого логического принципа основания не существует.

На этом мы заканчиваем свой экскурс в кантовскую философию, который имел в виду показать, как возникло популярное по настоящее время, но неправильное понимание вольфовского рационализма. Оно зародилось уже среди учеников Вольфа, но главным виновником того, что это неправильное понимание переходит в историю философии, является Кант, авторитет которого оказывает сильное влияние на историков XIX века, сплошь и рядом рассматривающих философию XVIII века в том освещении, которое ей дано Кантом. Существенными результатами всего этого мы считаем прежде всего искажение вольфовского понятия ratio, как разумного основания, исчезнувшего из философии XIX века. Вследствие чего и весь рационализм Вольфа получил ложное истолкование. Но в частности под непосредственным влиянием идеи математического естествознания воцаряется идея объяснения единственно из внешних причин и условий, как повторяющихся связей данного феноменального порядка. Наконец, реальное основание, как причина, causa, противопоставляется «логическому» принципу достаточного основания, который или должен пониматься, как принцип познания, ratio quod, или вовсе лишен смысла. Но самым поразительным фактом является то, что вольфовское ratio квалифицируется как ratio cognoscendi! Неудивительно, что после такой переделки к вольфовской философии устанавливается отношение, как к ничтожеству, которому история философии может уделить самое большее – несколько строк.

7. Я остановлюсь только на двух примерах, где речь идет о специальном интересе к проблеме достаточного основания и причинности^[369].