Читать книгу - "Госпожа Рекамье - Франсуаза Важнер"

Мы помним, что Шатобриан, попав в немилость, разыграл в лотерею свое поместье Волчья Долина. Эта затея имела небольшой успех, он отказался от нее и вернул подписчикам внесенные ими суммы. 18 марта 1818 года Жюльетта сняла имение Шатобриана сроком на три года, пополам со своим другом Матье де Монморанси. В июле следующего года Матье приобрел его за 50100 франков, а Жюльетта, желавшая бы участвовать в приобретении, была вынуждена, к несчастью, от него отказаться, ибо ее мужа снова постигли финансовые неудачи. При этом в последующие два года она частенько туда наезжала.

Как же всё это случилось?

После смерти своей кузины Адель де Далмасси, 7 ноября 1817 года, Жюльетта, по старой привычке, погостила у своих друзей Кателланов в Анжервилье. Но атмосфера там становилась всё более тягостной, ибо г-жа де Кателлан плохо ладила со своей дочерью, г-жой де Грамон, и их ссоры (обычно связанные с деньгами) превращались в безобразные сцены. Но Жюльетта издавна привыкла проводить лето где-нибудь поблизости от Парижа, что позволяло ей, в случае необходимости, запросто наведываться в столицу. Волчья Долина, расположенная в трех лье от улицы Анжу, с этой точки зрения подходила ей идеально. Прелести этому месту добавляло присутствие по соседству, в Шатене, г-жи де Буань, жившей там у родителей. Матье и Жюльетта были рады разделить между собой этот дом, что в их глазах выглядело подтверждением их дружбы. И потом, что самое главное, Долина дышала напоминанием о Шатобриане, который прожил там десять лет…

Рене и Жюльетта виделись довольно часто. Шатобриан вчерне набросал новеллу, в которой описал себя в образе грека, Антимаха Афинянина, спасающегося бегством от варваров и находящего приют на острове, где он встречает жрицу Леонию — Жюльетту. Леония «соблазняет, как Венера, и вдохновляет, как Муза. К ее ногам падаешь, сраженный любовью, и остаешься там, окованный уважением».

Эти строчки сообщают нам, в каком образе желала выступать Жюльетта: Венера, Беатриче, уважение, чтобы не спугнуть… Короче, без лишнего труда Шатобриан делает то, что нужно, чтобы она была довольна. И она была довольна, если верить Адриану. А это главное…

***

И вот она поселилась в Волчьей Долине, в доме человека, который уже заставляет биться ее сердце. Искала ли она его в этих уединенных местах, которые он так любил и на которых лежит его отпечаток? Доставляло ли ей удовольствие разглядывать архитектурные украшения, преобразившие «сарай», купленный в 1807 году, в дворянское гнездо с чеховским обаянием, тонущее в зелени и, несмотря на близость Парижа, сохранившее вид жилища отшельника, старательно огражденного от внешнего мира? Что чувствовала она в этой скрытой ложбине, словно созданной для приюта любви, а также для ученых исследований или мрачных раздумий?

Собственно дом — «хижина», как его называли Шатобрианы, — был украшен по их вкусу, беспорядочно, но довольно мило. Со стороны въезда, зажатого между крутыми склонами, они разукрасили фасад неоготическими мотивами в «трубадурском стиле», который очарует герцогиню Беррийскую, а со стороны парка, где открытое поле упиралось в лесистые холмы на горизонте, пристроили к кирпичному, очень простому фасаду французского образца монументальный мраморный портик в неопределенном греко-виргинийском стиле, с треугольным фронтоном, поддерживаемым двумя кариатидами и двумя ионическими колоннами… Издали это производило грандиозный эффект. Вблизи жилище выглядело непретенциозно и было приятно устроено: по обе стороны центральной прихожей с винтовой, легкой и грациозной лестницей, сделанной по рисунку Шатобриана, располагались гостиные, вровень с природой. В подвале — кухня, на втором этаже — спальни, разделенные лестничной площадкой: комната, которую займет Жюльетта, — справа, та, что занимал Рене, — слева, обе выходят в парк.

Парк был делом рук самого писателя: прекрасно, с любовью разбитый и посаженный лично им. Собор из зелени, с глубокими пространствами, длинными лужайками и рядами высоких деревьев, впечатляющая скульптура, создающая иллюзию одиночества, тайны и обновления. Виргинские и ливанские кедры, сосны из Иерусалима, дуб из Арморики^[34], клены, смоковницы, рододендроны, две катальпы, одно иудино дерево, один лысый канадский кипарис, не говоря уже о магнолии с пурпурными цветам (подарок Жозефины)… Можно бесконечно перечислять семена, растения и кустарники, которые Шатобриан, в сабо, в любую погоду, тщательно распределял по плану, долго предварительно обсуждавшемуся… Г-жа де Шатобриан рассказывает об этом в своей «Красной тетради»: она считала, что ей лучше удавался замысел аллей, но признавала, что посадки ее мужа были идеальны… Результат получался роскошным.

О чем думала миловидная женщина, прогуливаясь по парку или сидя на каменной скамье, которую она велела установить при выходе? Она знала, что Шатобриан относился к этим деревьям, как к своим детям. «Это моя семья, другой у меня нет, — напишет он, — я надеюсь умереть подле нее»… Заходила ли она в маленькую восьмиугольную постройку, где писатель разместил свою библиотеку и рабочий кабинет, и которую помпезно называл башней Велледы?^[35] Поглаживала ли она украдкой мебель в Желтом салоне, которая принадлежала прежнему владельцу, выбранная и расставленная по его вкусу? Казалось ли ей порой, что она чувствует его присутствие, в сумерках, когда эти комнаты с низким потолком вбирали в себя полумрак, похожий на расплывчатое обещание?

Новый симптом: с июня Жюльетта захворала, об этом сообщает Матье. Сильные чары Рене начали действовать, и Жюльетта сначала им противилась. Психические переживания находят явное выражение в соматических изменениях: всё лето она жалуется на здоровье, на нервы. Вернулись «черные мотыльки», и в большом количестве. Понимала ли она, в чем причина этих недомоганий? Она ни в чем не признавалась. И ее окружение было поставлено в тупик.

Первую половину июля 1818 года она провела в Дьеппе, в обществе Балланша, последовавшего за ней затем в Ахен, на воды, где она пробыла с 3 августа по 1 октября. Рене же проживал в Нуазьеле и посвятил себя созданию новой газеты — «Консерватор». Юная Амелия, которой теперь исполнилось четырнадцать лет, была поручена заботам дам из Сакре-Кёр, готовившим ее к первому причастию. В течение года она будет обучаться в этом заведении, под руководством г-жи де Грамон, сестры Антуана де Грамона, который был зятем г-жи де Кателлан, при этом безумно влюбленным в г-жу Рекамье. Во время этой непривычной разлуки девочка получала от тети ласковые, но грустные письма: «Бедная моя крошка, да благословит тебя небо, чтобы ты была счастливее меня!»