Читать книгу - "История Кубанского казачьего войска - Федор Щербина"

Судебные формы, унаследованные черноморцами от Запорожской Сечи, были продуктом народного быта. Сечь, как военная община, наложила свой отпечаток на формы суда в двух отношениях: со стороны судопроизводства и системы наказаний. Собственно же народная жизнь дала основное начало, к которому были приурочены судопроизводство и наказания. Началом этим был семейный институт. В то время в семье господствовал патриархат. Главой и вершителем семейных судеб был отец. В Запорожской Сечи патриархальная власть выразилась в особой форме, в зависимости от условий быта. Семьи, как известно, в Запорожье не было, но «батек-отцов» было много. Кошевой был батьком, куренные атаманы также считались батьками, начальники паланок, полковники тоже играли роль батьков, вообще старый заслуженный сечевик был батьком для начинающего служить «молодика». И вот эти батьки, в случаях правонарушений и провинностей запорожца, были судьями и исполнителями судебных приговоров. Это была первая судебная инстанция, ведавшая мелкие проступки – драки, воровство, ослушание и проч. В таких случаях суд и расправа скоро следовали один за другим. Раз преступление было совершено, куренной атаман брал кий и сам лично или же при помощи кухаря учил уму-разуму провинившегося. Но так обыкновенно наказывали за провинности и отцы своих детей.

Вторую, высшую инстанцию, представлял суд кошевого судьи или вообще кошевого начальства. В таких случаях судопроизводство усложнялось – были зачаточные формы следствия и судоговорения, а, главное, исполнение приговора поручалось другим лицам. Наказывал киями уже не судья, а есаул.

В высшей степени интересную форму наказаний представляло в Сечи участие всего казачества. В важных случаях преступник привязывался к столбу, возле преступника клали кий, и каждый из братьев запорожцев подходил к столбу, брал кий и отсчитывал на виновном столько ударов, сколько находил нужным. Часто несчастного забивали до смерти, но иногда дело оканчивалось пустяками. Очень многие в таких случаях совсем не брали в руки кия, а другие наказывали для виду. Одним словом, суд шел своим обычным путем, а осуществление решения суда принадлежало всему войску.

Оба эти момента – патриархальный, родительский суд и суд по приговору – замечались и в судебных актах вновь поселившихся черноморцев. Низшие представители власти и начальники округов исполняли также судейские обязанности, как это делали куренные атаманы в Сечи. В наказах и инструкциях Войскового Правительства этим представителям власти поручалось судить «голословно» в маловажных случаях. Это значило, что судья разбирал дело на словах, не занося его на бумагу, и тут же постановлял решение, а нередко и сам наказывал. В 1794 году старшина Владимир Григорьевский сообщал Головатому: «Бакабана позавчера Иван (Юзбаша, начальник Таманского округа) зело киями добре выбил и содержит под арестом, а как я следил, по маловажности ради». Случай, напоминающий всецело сечевую судебную практику. Налицо оказываются и судья – исполнитель приговора, и чисто запорожская расправа, и запорожские кии.

В более сложных формах судебной практики, наряду с «голословным» разбирательством, практиковалось и письменное судопроизводство. Подавались прошения, заносились на бумагу решения, делались предписания и т.п. Было даже нечто вроде адвокатуры. Так, определением суда, за подписями Головатого, Котляревского, Тиховского и Красули, был допущен казак куреня Васюринского Телевой «к хождению» по делу прапорщика Кошмана против поручика Матяшевского, оскорбившего Кошмана «ругательством и прочими пороки и бесчестие». «Хождение» выразилось в том, что Кошман поручил Телевому «просьбы подавать, судные речи за него говорить в удовольствие или неудовольствие и, где следует, подписывать».

На случаях письменного судопроизводства несомненно сказалось влияние и писаного закона. Письменное судопроизводство, как это уже выше отмечено, существовало и в Запорожье; но в грамоте Екатерины II вменена уже в обязанность войску эта форма судопроизводства. По этому акту Войсковому Правительству представлены были «расправа и наказание впадающих в погрешности», но вместе с тем Войсковое Правительство должно было сообразоваться с законами об управлении губерниями, и в важных случаях предписывалось отсылать преступников таврическому губернатору «для осуждения по законам». Очевидно, что во всех этих случаях без письменного делопроизводства суду уже нельзя было обойтись. В этих видах в войсковой канцелярии велись судебные журналы и регистры.

Но, вводя письменное судопроизводство в черноморские суды, в грамоте не было точно указано, какие же преступления нужно считать важными. Допускалось усмотрение. Судебные власти черноморцев могли различно толковать важные и неважные случаи правонарушений. Заранее можно было сказать, что войсковые правители будут руководиться при этом обычным правом и практикой прежних казачьих судов.

В высшей степени характерными оказываются те именно дела, в которых Войсковое Правительство, под влиянием обычая, превращало важные дела по закону в неважные по здравому смыслу. Казалось бы, что случаи таких правонарушений, которые карались смертной казнью, были делами важными. Между тем в судебных делах Черноморского войска встречается целый ряд случаев, когда казачьи власти не только рассматривали такие дела, с которыми было связано наказание смертной казнью, но и заменяли ее более легким наказанием.

В 1798 году казак куреня Каневского Федор Верещака бежал с военного поста. По военным законам того времени назначалась за проступки этого рода смертная казнь. Но Войсковое Правительство, принимая во внимание молодость и неиспорченность казака, постановило наказать его 20 ударами плетей публично в Екатеринодаре.

В другом случае четыре молодых парня, поставленные на Кубани для охраны границ войска от черкес, уснули, а в это время черкесы угнали у них лошадей. За это по закону грозила им смертная казнь. Но Вой-сковое Правительство, принимая опять-таки во внимание молодость неисправных охранителей и главным образом то обстоятельство, что это были даже не черноморские казаки, а нанятые казаками батраки, которых взамен себя хозяева послали для охраны границ, постановило заменить смертную казнь 25 ударами киев. При этом приказано было возить провинившихся с кордона на кордон и на каждом посту наказывать публично «в пример прочим».

Таково было влияние обычного права и здравых понятий суда на случаи несоответствия между маловажными преступлениями и наказанием за них смертной казнью. Войсковое Правительство проводило более гуманные меры возмездия с явным нарушением законов о смертной казни.

Трудно вообще было удержаться обычному праву пред напором закона писаного. Казакам предписано было руководиться этими законами, а они наполнены были суровыми наказаниями как за крупные, так и за мелкие правонарушения. Многочисленные судебные акты черноморцев испещрены преимущественно делами уголовного характера, и всюду фигурируют шпицрутены, плети, кнут, вырыванье ноздрей, клеймение, как заурядные виды судебного возмездия. Так, бежавший от помещика и выдававший себя за казака крестьянин Середа был наказан 50 ударами плетей за кражу двух кварт горячего вина, после чего Войсковое Правительство распорядилось отправить наказанного крестьянина через Белгородский земский суд к его помещику Шереметеву. Интересно, что к этому уголовному делу были примешаны и обстоятельства имущественного характера. Потерпевший полковой есаул Стояновский, вместо того, чтобы получить вознаграждение за украденные у него две кварты вина, должен был оплатить расходы по продовольствию вора во время пребывания его под стражей. Другой крестьянин «малороссийской породы» за шатательство и воровство разных вещей подлежал наказанию 200 плетей. Но войсковая канцелярия, приняв во внимание, что украденные вещи были полностью возвращены, постановила: вместо наказания причислить его казаком в курень Брюховецкий, на основании указа от 21 августа 1799 года.