Читать книгу - "Гении Возрождения. Леонардо, Микеланджело, Рафаэль и другие выдающиеся живописцы, ваятели и зодчие - Джорджо Вазари"

Поэтому не прошло и много времени, как он уже открыл залу башни Борджа, в которой им были исполнены по одной истории на каждой стене, две над окнами и две на глухих стенах.

На одной из них – пожар в старом Борго, в Риме, который никак не могли потушить, пока святейший Лев IV не вышел в лоджию папского дворца и полностью не укротил пламя своим благословением. В этой истории изображены всякого рода опасности: справа мы видим, как одни женщины разносят в разных сосудах, в руках и на голове воду для тушения огня, в то время как яростный порыв с ужасающей силой закручивает им волосы и одежду, и как другие, ослепленные дымом и не различая друг друга, пытаются заливать пламя, слева же изображены больной старик, который лишился чувств от слабости и от одного вида полыхающего пламени и которого, как Анхиза нес Эней в описании Вергилия, несет юноша, в чьей фигуре видны и смелость, и сила, и напряжение всех членов под тяжестью старика, беспомощно навалившегося ему на плечи. За ним следом идет только что выбежавшая из огня босая и растерзанная старуха, а впереди – обнаженный мальчик. И далее – оголившаяся и вся растрепанная женщина, держа в руках своего сынишку, собирается сбросить его с высоты полуразрушенной стены кому-то из своих на улице, кто уже вырвался из пламени и, стоя на цыпочках, протягивает руки, чтобы принять от нее запеленутого младенца. В женской фигуре чувствуется в равной мере и страстное желание спасти своего младенца, и страх за саму себя под угрозой ярчайшего пламени, ее опаляющего. Не меньшая страстность проявляется в фигуре того, кто принимает младенца, и в ком забота о нем сочетается с ужасом перед смертью. А разве возможно выразить словами все то, что этот иэобретательнейший и удивительный художник вложил в фигуру другой матери, босой, растерзанной, распоясанной и растрепанной, которая, поставив своих ребят перед собой, их шлепает, чтобы они убегали подальше от разрухи и от пожарища? Наконец, есть там и такие женщины, которые, преклонив колени перед папой, умоляют его святейшество остановить пламя пожара.

Другая история посвящена тому же святейшему Льву IV, победоносно завершающему осаду остийской гавани, которая была занята турецким флотом, прибывшим туда с тем, чтобы захватить его в плен. Мы видим, как христианские войска нападают на этот флот и как в гавань уже прибывает бесчисленное множество пленных, которых из лодки за бороды выволакивают солдаты с выразительнейшими лицами и воинственнейшими телодвижениями и которых, одетых в пестрые лохмотья каторжных гребцов, подводят к святейшему Льву, изображенному с чертами Льва X и стоящему в первосвященническом облачении в сопровождении кардинала Санта Мариа ин Портико, в миру Бернардо Довицио да Биббиена, и кардинала Джулио деи Медичи, будущего папы Климента. Невозможно во всех подробностях перечислить все те прекрасные находки, которыми этот изобретательный художник обогатил выражение лиц пленников, изображенных им на этой фреске. Ведь на лицах этих можно без всяких слов прочитать и страдание, и страх, и самую смерть.

На одной из двух остальных историй изображен папа Лев X, который посвящает на царство христианнейшего Франциска I Французского и служит мессу в первосвященническом облачении, благословляя и мирру для его помазания, и королевский венец. Там же кроме положенного числа кардиналов и епископов, справляющих службу в своих облачениях, он написал портреты послов и других особ, а также ряд фигур во французских одеждах, принятых в то время.

На другой же истории он изобразил самую коронацию означенного короля с портретами папы и Франциска, второго из них – в доспехах, а первого – в облачении первосвященника, а также портреты всех кардиналов, епископов, камергеров, щитников и постельничих, сидящих в облачениях по своим местам по порядку, предусмотренному уставом. Здесь и Джанноццо Пандольфини, епископ Троянский, ближайший друг Рафаэля, и многие другие известные в то время люди. А поблизости от короля – коленопреклоненный отрок, держащий королевскую корону, изображенный с портретными чертами Ипполито деи Медичи, впоследствии кардинала и вице-канцлера, высоко ценимого и вернейшего друга не только этого, но и всех прочих искусств, блаженнейшим останкам коего я признаю себя премного обязанным, ибо не кто иной, как он, подвигнул меня на сие, каково бы оно ни было, начинание. Нельзя во всех подробностях описать каждую вещь, созданную этим художником, ибо поистине кажется, что каждая из них, не обладая даром речи, говорит. Оставляя в стороне панели под этими фресками, украшенные различными фигурами заступников и служителей христианской церкви, чередующихся с разными гермами, сами они выполнены так, что любая изображенная на них вещь исполнена смысла, чувства и расчета с той согласованностью и тем единством колорита, превзойти которые невозможно. А так как своды этой залы были расписаны его учителем Пьетро Перуджино, Рафаэль не пожелал их уничтожить ради его памяти и ради той любви, которую он к нему питал, ибо ему он был обязан той степенью мастерства, которой он достиг в этом искусстве.

А был он человек такого размаха, что содержал рисовальщиков по всей Италии, в Поццуоло и даже в Греции, и не находил себе покоя, пока не соберет все то хорошее, что могло бы пойти на пользу этому искусству.

И вот, продолжая свои работы, он расписал одну залу одноцветными фигурами апостолов и других святых, стоящих в табернаклях, а Джованни да Удине, своему ученику, единственному в своем роде по умению изображать животных, он поручил написать в ней всех зверей, которые были у папы Льва, как то: верблюда, хорьков, обезьян, попугаев, львов и слонов и прочие диковины. Не говоря о том, что он отменно украсил этот дворец всякими гротесками и узорчатыми полами, им был составлен проект папской лестницы, а также тех лоджий, которые были отлично начаты архитектором Браманте, но, оставшись незаконченными за смертью последнего, были продолжены по новому проекту и с новой архитектурой Рафаэля, изготовившего для них деревянную модель, значительно более соразмерную и нарядную, чем у Браманте. А так как папа пожелал увековечить в этом деле все величие своего великолепия и своей щедрости, Рафаэль выполнил рисунки всех лепных орнаментов и включенных в них живописных изображений, а равным образом рисунки к картинам на отдельных полях. Что касается лепнины и гротесков, то эти работы возглавил Джованни из Удине, Джулио Романо же ведал фигурами, хотя и работал над ними немного. Участвовали также Джован Франческо, болонец, Перино дель Вага, Пеллегрино из Модены, Винченцио из Сан Джиминьяно и Полидоро из Караваджо, не говоря о многих других, писавших истории и фигуры и все прочее, в чем нуждалось такого рода произведение, законченное Рафаэлем с таким совершенством, что он даже выписал из Флоренции мозаичный пол работы Луки делла Роббиа. И в самом деле, невозможно ни создать, ни даже представить себе ничего более прекрасного как по живописи, так и по лепнине, как по общему расположению, так и по выдумке. Красота этой работы явилась поводом к тому, что Рафаэлю были поручены все живописные и архитектурные работы, производившиеся в этом дворце.

И как говорят, предупредительность Рафаэля доходила до того, что, для удобства его друзей, строители выводили стены не сплошными и непрерывными, а оставляли внизу стены над старыми помещениями отверстия и ниши, куда можно было прятать бочонки, кувшины и дрова. Эти дыры и проемы ослабили основания постройки, и впоследствии их пришлось заполнять, так как она вся стала давать трещины. А для всех деревянных дверей и потолков получил заказ Джан Бериле на множество всякой резьбы, законченной этим мастером с большим изяществом. Рафаэль выполнил также проекты для папской виллы и для многих домов в Борго, в частности для дворца мессера Джованни Баттисты дель Аквила, который получился прекраснейшим произведением. Кроме того, ему принадлежит замысел дворца епископа троянского, осуществленного во Флоренции на Виа Сан Галло.