Читать книгу - "Мир на краю бездны. От глобального кризиса к мировой войне. 1929-1941 годы - Александр Шубин"

Как и положено мудрому руководителю, Димитров предложил формулировку, примирявшую Лозовского и Куусинена: «Не отказываясь при возможности от непосредственной мобилизации социал-демократических рабочих без переговоров с их организациями, коммунисты должны, в целях облегчения рабочим пути к единству действий, добиваться совместных выступлений с социал-демократическими партиями на основе кратковременных или длительных соглашений»^[345]. Но при этом Димитров пошел дальше. Он объяснил не только как договариваться с социал-демократами, но и зачем — не только для отпора фашистам, но и ради выборов, ради вопроса о власти: «Коммунисты обязаны применять тактику единого фронта и в области избирательной борьбы… Развивая при всяких условиях перед массами коммунистическую программу и особенно популяризируя свои основные лозунги диктатуры пролетариата и советской власти, коммунисты должны стараться обеспечить совместные выступления пролетариата и его союзников на выборах на основе конкретной платформы борьбы против наступления капитала, против фашизма и угрозы империалистической войны, добиваясь поражения фашистских, буржуазных и тех социал-демократических кандидатов, которые выступают против единого фронта и победы на выборах коммунистических и других кандидатов единого пролетарского фронта»^[346].

Подготовленные к Конгрессу материалы предлагали проводить различие между «социал-фашистскими вождями и социал-демократическими рабочими»^[347], которое затушевывают лишь правые оппортунисты. От этого положения оставался только один шаг к тому, чтобы не считать «социал-фашистами» тех социал-демократических лидеров, которые согласились сотрудничать с коммунистами.

«Сидение на двух стульях» — коалиция со вчерашними врагами и опора на обездоленные массы — требовало большого политического мастерства, учета всех политических обстоятельств. На финальном этапе к выработке текстов резолюций плотно подключился Сталин. Тут нужно было четко выверить нюансы, чтобы коммунисты, приобретя союзников, не потеряли радикальную паству. Жена В. Кнорина вспоминает: «В 10–11 вечера группа ответственных работников ИККИ отправлялась к Сталину и возвращалась в 3–4 часа утра. Я видела страницы этих проектов, где почти каждая фраза носила следы обсуждения»^[348].

Поворот в стратегии Коминтерна был закреплен его VII (и последним) конгрессом, который проходил 25 июля — 21 августа 1935 г. «Гвоздем программы» стал доклад Димитрова «Наступление фашизма и задачи Коммунистического Интернационала в борьбе за единство рабочего класса против фашизма». Димитров заявил, что в новых условиях настала пора коммунистам защищать буржуазную демократию: «Сейчас трудящимся массам в ряде капиталистических стран приходится выбирать не между пролетарской диктатурой и буржуазной демократией, а между буржуазной демократией и фашизмом»^[349]. Прежде коммунисты только и делали, что с этой демократией боролись.

Димитров умело сочетал с одной стороны, новые задачи установления «единого фронта» с социал-демократическими и иными партиями, и с другой — старые лозунги борьбы за советскую власть, к которой новые союзники вовсе не стремятся. Димитров допускал уже возможность создания правительства Народного фронта, которое поддержат коммунисты, но торжественно оговорил, что его не следует считать промежуточной стадией на пути к победе социализма, а лишь орудием в борьбе с фашизмом. Освобождение трудящимся может принести только советская власть.

Иными словами, коммунисты приближаются к власти вовсе не для того, чтобы с ее помощью устанавливать диктатуру пролетариата (то есть коммунистической партии), а чтобы отбиться от натиска фашистов. Союзники могут не волноваться.

Осторожная форма, в которой Димитров формулировал новую стратегию Коминтерна, вводит в заблуждение зарубежных исследователей: «По сути, нововведения Димитрова касались тактики, но никак не стратегии Коминтерна, поэтому мы считаем себя вправе не употреблять термин „стратегия“ в отношении Народного фронта»^[350]. Новое отношение к либеральному режиму, новый путь к власти, новая политика союзов — что это, как не новая стратегия. Просто этот поворот не мог быть заявлен во всей полноте, но даже умеренные формулы Димитрова в случае их применения на практике вели к совершенно иной политической линии коммунистов, что и подтвердила Испания. То, что понимали Сталин и Димитров, нельзя было сообщать публично. Партнеры компартий не должны были бояться инфильтрации коммунистов в государственные структуры, полагая, что союзники безопасны, пока не настало их время бороться за советскую власть. А это возможно только после выполнения задач Народного фронта. Теперь коммунисты иногда будут умереннее даже своих союзников социалистов, чтобы не спугнуть их, как в свое время спугнули Чан Кайши. Сталин готовил установление прокоммунистической диктатуры в формальных рамках парламентской демократии. Это, конечно, была иная стратегия, чем линия Коминтерна 1928–1934 гг.

Торез говорил на конгрессе о том, что объединение коммунистов и социалистов возможно только на большевистской платформе. «Но как можно было готовить установление „Советской власти“, заседая в буржуазном парламенте вместе с социалистами и центристами? — недоумевают К. Макдермотт и Д. Агню. — Вряд ли подобная большевистская риторика могла убедить потенциальных союзников коммунистов по антифашистскому блоку в искренности намерения последних защищать демократию»^[351]. Не могла, но убедила. И здесь также действовал точный психологический расчет Сталина и его соратников. Радикальная большевистская риторика коммунистов усыпляет бдительность союзников. Они считают, что в нынешних условиях коммунисты не борются за власть, так как их путь к власти лежит через революционный кризис, распад Народного фронта, свержение парламентаризма и установление советской власти. Пока нет симптомов такого развития событий, коммунисты безопасны.

Идеологические перемены на конгрессе при всей их осторожности, были кардинальными. Я. С. Драбкин пишет об этом: «решения VII конгресса вместо традиционного призыва к мировой революции пролетариата выдвинули на первый план иные лозунги: борьба против фашизма за демократию, единого рабочего антифашистского народного и антиимпериалистического фронта»^[352]. Конечно, Сталин не собирался на самом деле бороться за демократию и отказываться от мировой коммунистической экспансии. Но теперь коммунисты уже более благожелательно смотрели на буржуазные режимы, где сохранялся парламентский плюрализм. П. Тольятти говорил на конгрессе: «выделяется группа капиталистических стран, большей частью сохранивших парламентский режим, которые более или менее заинтересованы в сохранении мира»^[353]. Это вам не «фашизирующееся государство» Чехословакия, которое ИККИ готов был обличать еще несколько месяцев назад.