Читать книгу - "Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905—1917 - Ричард Пайпс"

Принципы столыпинской земельной реформы были далеко не оригинальны: уже с конца прошлого столетия они стали одной из постоянных тем дискуссий, ведшихся в правительственных кругах⁵³. В феврале 1906 года правительство обсуждало проект закона о предоставлении крестьянам возможности выхода из общины и закреплении в их собственность надельной общей земли. Сходный проект выдвинул в апреле 1906 года, за несколько дней до ухода в отставку, и Витте⁵⁴. Идея упразднения общин и организации переселения в Сибирь находила теперь сторонников даже среди самых консервативных землевладельцев, видевших в этих мерах способ избежать принудительного отчуждения их земельных владений. Всероссийский союз помещиков и Совет объединенного дворянства склонялись к подобного рода мероприятиям еще до выхода на сцену Столыпина. Товарищ Столыпина Крыжановский говорил: реформы стали столь неотвратимы, что, не будь Столыпина, их взялся бы проводить кто-нибудь другой, хотя бы даже и такой архиконсервативный министр как Дурново⁵⁵. И тем не менее, поскольку именно Столыпин стал проводить эти проекты в жизнь, они неотрывно связаны с его именем.

Краеугольным камнем столыпинской земельной реформы явился закон от 9 ноября 1906 года, и его значение станет понятным, если принять во внимание, что общинное землевладение, о котором в нем шла речь, охватывало в Европейской России 77,2 % сельских хозяйств⁵⁶. Закон освобождал общинных крестьян от обязательств остаться в общине. Существенное положение закона гласило: «Каждый домохозяин, владеющий надельною землею на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собою в личную собственность причитающейся ему части из означенной земли» — и насколько возможно единым нерасчлененным наделом. Чтобы оставить общину, крестьянину больше не нужно было согласия большинства ее членов, право решения принадлежало ему самому. Пройдя необходимые формальности, домохозяин мог либо предъявить имущественные права на свой надел и остаться в деревне, либо распродать землю и уехать. В общинах, где переделы не производились с 1861 года, надел автоматически становился частной собственностью земледельца. Так как правительство шаг за шагом аннулировало все задолженности по выкупным платежам (начиная с 1 января 1907 года), а десятина пахотной земли стоила более 100 руб., то типичное хозяйство из десяти десятин могло получить земли на 1000 руб. 15 ноября 1906 года Крестьянскому поземельному банку было дано распоряжение предоставлять выгодные ссуды в помощь крестьянам, желающим выйти из общины⁵⁷.

Этот закон впервые сделал возможным нарождение в центральной России независимого крестьянства западного типа^[88]. Но закон этот таил в себе и гораздо более революционный смысл, оспаривая глубоко укоренившееся крестьянское представление о том, что земля никому персонально не принадлежит, что она ничейная, и проводя взамен идею о «преобладании факта владения над юридическим правом пользования»⁵⁸. И весьма типично для политической жизни последних лет империи, что такая радикальная перемена аграрного устройства проводилась по статье 87 — то есть как чрезвычайная мера, а Думой была одобрена лишь 14 июня 1910 года, спустя три с половиной года после ввода закона в действие.

Насколько же эффективна была столыпинская аграрная реформа? Вопрос этот весьма сложен и противоречив. Одни историки утверждают, что она вела к быстрым глубоким переменам в деревне, которые могли бы предотвратить революцию, если бы не смерть Столыпина и удары, нанесенные первой мировой войной. Другая историческая школа не видит в них ничего, кроме правительственных мер, навязанных крестьянам против их води и немедленно отвергнутых ими после падения царского режима⁵⁹.

Факты говорят следующее⁶⁰. В 1905 году в 50 губерниях европейской части России было 12,3 млн. крестьянских хозяйств, возделывавших 125 млн. десятин земли; из них 77,2 % хозяйств и 83,4 % всех земельных площадей принадлежали общинам. В Великороссии общинное землепользование охватывало 97—100 % всех хозяйств и пашен. И несмотря на утверждения противников общинного землепользования, что земельные переделы уже не производятся, в центральной России они практиковались повсеместно.

В период с 1906 по 1916 год 2,5 млн. (или 22 %) входящих в общины хозяйств, обрабатывавших 14,5 % пахотной земли, выразили желание заявить права на свои наделы. Из этой же статистики видно, что новым законом воспользовались в основном беднейшие крестьяне с небольшими семьями, едва сводившие концы с концами: если среднее землевладение в центральной России составляло десять десятин, то крестьяне, пожелавшие выйти из общины, владели всего тремя десятинами⁶¹.

В общем, чуть более одного общинного хозяйства из пяти воспользовались преимуществами, предоставленными законом от 9 ноября. Но эти статистические данные упускают одно существенное обстоятельство и тем самым дают гораздо более благополучную картину реформ, чем было на самом деле. Экономическая отсталость общинного землепользования заключалась не только в практике земельных переделов, но еще и в практике чересполосицы, которая была существенным следствием общинного уклада землепользования. Экономисты критиковали такую практику за то, что она тормозила интенсивное земледелие, вынуждая крестьянина постоянно перебираться с полосы на полосу, перетаскивая за собой все необходимые орудия. Столыпин, прекрасно представляя неудобства такой практики, чтобы избавиться от нее, внес в закон положение, согласно которому крестьянину, пожелавшему выйти из общины, предоставлялось право выделения цельного, неделимого надела. Однако общины не подчинялись этому указанию, и, по имеющимся свидетельствам, три четверти домохозяев, заявивших свои права на земельный надел согласно столыпинскому законодательству, должны были удовольствоваться разрозненными полосами⁶². Такие владения получили название отруба; хутора же, то есть независимые хозяйства с цельными наделами земли, развивать которые чаял Столыпин, распространены были главным образом в окраинных районах. Таким образом, на пагубную практику чересполосицы столыпинское законодательство почти не повлияло. Накануне революции 1917 года, спустя целое десятилетие с начала столыпинских реформ, лишь 10 % крестьянских хозяйств России представляли собой хутора с цельными наделами, в остальных 90 % бытовало все то же чересполосное землепашество⁶³.

Таким образом, взвесив все обстоятельства, следует признать, что результаты столыпинских аграрных реформ были весьма скромными. «Аграрной революции» не получилось, и новый класс независимых землевладельцев не народился. Когда же у крестьян попытались выяснить мотивы выхода из общин, то оказалось, что половина из заявивших свои права на землю предприняли этот шаг только для того, чтобы продать землю и уйти из деревни, и лишь 18,7 % — из стремления к более плодотворному хозяйствованию. Тем самым реформа способствовала исходу из общин самых бедных землепашцев; более благополучные крестьяне оставались в общине, часто расширяя свои хозяйства, и почти все наделы — общинные или единоличные — по-прежнему представляли собой разрозненные полосы.