Читать книгу - "Легенды мировой истории - Карина Кокрэлл"

Лицо Рюрика потемнело при воспоминании о том дне, но одновременно он почувствовал, как огромный камень, который он носил до тех пор на душе, спал с нее и летит вниз, разбиваясь о выступы скал. Теперь он знал, что родичи его — не предали.

— Благодарю за Олафа, — ответил он. — Я — твой должник, Мирослав. Навсегда должник.

— Теперь нас — шестеро. А у тебя, вижу, и добрый меч есть. Хорошее начало.

— Теперь нас — шестеро. И мы пойдем в Невгород, как только вы наберетесь сил.

Олаф тут же рассказал, что они бродили по лесу много дней, питаясь птицей, ягодами и грибами. Они надеялись набрести на тех, кто укрылся в лесах от казней Вадима, но никого не нашли. Мирослав был уверен, что люди прячутся на озерных островах — их было великое множество, но лодки у них не было.

На обратном пути к хижине Рюрик увидел мертвого Волка. Вся земля вокруг собаки была изрыта — пес долго мучился, прежде чем испустить дух. Рюрика кольнула жалость: он совершенно забыл о нем и не вернулся прикончить, чтобы прекратить мучения.

Рюрик присел у мертвого пса и погладил его большую шишковатую, еще теплую голову. Потом встал и повернулся к Мирославу:

— Милена спаслась. Ты спас ее. Она здесь. Со мной.

Тот бросил на него быстрый взгляд:

— Я поклялся Гостомыслу, что выручу его Милену, если с ним что-то случится, — Помолчал и посмотрел на викинга пристально: — Ты можешь не знать, но Милена — должна… По закону россов жена не может сходиться с другим, пока не предано огню тело ее мужа.

— То же — и у нас. Выходит, Мирослав, мы с ней преступили оба. Моя вина. Казни меня. Вот меч.

Мудрый Мирослав только глубоко вздохнул и покачал головой.

Милена увидела возвращающихся с Рюриком людей и сначала испугалась, но потом, узнав Мирослава и его сыновей, побежала им навстречу, обняла старика, заплакала. Люди были страшно голодны. Милена выложила перед ними все запасы вяленого мяса и рыбы. Потом промыла им раны ключевой водой и перевязала их с какими-то снадобьями Гориславы.

Рюрик развел у хижины небольшой костер, и они, разговаривая, просидели у него всю ночь.

И на рассвете решили пробраться в Невгород и найти верных Гостомыслу людей.

— Я снесу Вадиму голову! — пообещал вдруг Олаф и посмотрел на севшую у огня Милену. Он не спускал с нее глаз.

Ночь была безветренной, и комары особенно донимали, не помогал даже дым, но беглецы были так измучены, что заснули прямо у костра.

— Я видел твой драккар, — уже засыпая, пробормотал Олаф.

Рюрик даже вскочил:

— Где?

— Он лежит на мелководье недалеко от города. Я видел, когда мы бежали.

— Видел?!

— Голова дракона торчит над водой, как живая. Я даже подумал — чудовище вылезает из реки…

Рюрик ничего не смог больше узнать: запрокинув бледное лицо, Олаф заснул — так крепко, что это было похоже на смерть.

В Невгороде они застали битву. Пылали княжеский дом и медхус дружины.

Против Вадима повернулись даже те россы, которые поддерживали его из страха за свои жизни и жизни своих семей. Люди, непривычные к страху, и те, кого он не может разрушить до конца, бывает, устают бояться. Невгородцы уже увидели, что ильменский князь принес им больше смертей, чем жестокий набег сверигов прошлой весной.

Остававшиеся с Вадимом наемники-степняки, которым он, к тому же, задолжал, решили наконец сдаться. И вынесли, держа за волосы, его голову.

Неизвестно, какими были его последние часы и минуты, когда он сидел в княжеском доме, всеми оставленный. Ждал ли он тех, кто вошел к нему с обнаженным мечом? Мертвое лицо его было мирным. Но он умер князем, как и желал.

…Олаф показал, где находятся на подворье ямы для преступников, но Рюрик и сам бы их нашел — по трупному смраду. Мертвого Ингвара подняли из ямы: нога его была совершенно черной, точно обугленной. Рюрик проводил брата в Валхаллу по обычаю викингов — они с Олафом справили по нему тризну, на которой страшно напились вместе с россами и степняками-наемниками. Ингвару понравилась бы такая тризна. Гостомысла горожане предали огню с княжескими почестями, по всем обычаям россов.

Забытая битва

Рюрик смотрел и не мог поверить своим глазам: его «дракон», высунув красный язык, действительно поднимал голову из воды совсем недалеко от берега.

Он тотчас бросился в воду и нырял, пока не осмотрел все повреждения. Умелые плотники россов быстро подлатали «дракона», и, как только он был готов, Рюрик и Олаф решили испытать драккар — пройти на нем по озеру Нево и дальше, по короткой широкой реке, до соленой воды. За ней уже лежал Рустринген. Рюрик сказал о походе Милене и увидел, как она сразу притихла, сжалась. И даже похудела за те дни, что он готовил драккар к походу, — словно что-то сушило ее изнутри.

А жизнь в Невгороде постепенно входила в свою колею. Собралось вече, на котором головой выбрали воеводу Мирослава. Опять в городе застучали топоры — возводили новые дома вместо сгоревших в пожаре, в том числе — княжеский и дружинный, отстраивали кузни, склады. И снова строили лонгботы для себя и на продажу — леса в округе было много.

Рюрик нашел для себя и Милены приют в пустующей избе. После тесноты и темноты лесной хижины они почувствовали себя в настоящих хоромах. Олаф же предпочел ночевать в доме дружины, где все спали вповалку — устав от состязаний в стрельбе, борьбе, а то и от драк, да и от любви с невгородками. И россы, и наемники вскоре приняли Олафа как своего. Он был лих, отважен, честен, всегда заводила на пирушках. Полюбил лошадей и вскоре стал искусным наездником. Ближайшими его сотоварищами стали сыновья Мирослава — Глеб, Всеволод и Ярополк. И ни одна живая душа не знала, что Олаф безнадежно влюбился. В первый раз в жизни. И, как на зло, — в запретную женщину. Он старался теперь быть как можно дальше от Милены, от этого искушения. Но это все же не мешало ему пользоваться доброй славой у нескольких веселых невгородских молодок.

…Добротно починенный драккар, хоть и чуть поскрипывая, шел споро, жадно захватывая парусом соленый ветер, словно истосковавшись по нему. И Рюрика охватила безотчетная радость. Так всегда бывало с ним в море — он словно опять был молод, и впереди — целая жизнь, в которой не будет ни сомнений, ни боли! Конунг начинал узнавать низкие берега — до Рустрингена было не так уже далеко.

Милена, земля россов, в которой навсегда остался Ингвар, — все это теперь оставалось позади, за этой соленой водой. Может, все это — Милена, лесная хижина, Невгород, миклегардский поход — просто приснилось, и он вернется сейчас… домой, в Рустринген, к теплой Эфанд. Вернется в свое маркграфство и будет жить привычной прежней жизнью — так, словно никакой земли россов и не было?

Рядом стоял Олаф. Он тоже узнал берега. И был молчалив, и напряженно думал о чем-то, время от времени бросая на Рюрика испытующие взгляды.