Читать книгу - "Габриэль Гарсиа Маркес. Биография - Джеральд Мартин"

Он был истощен, изнурен Боготой. Кропотливая работа над репортажами, вечная забота о том, чтобы не ударить в грязь лицом, вполне обоснованный страх перед тем, что правительство может наказать его за антагонизм по отношению к властям, высасывали из него все силы. Посему, когда появилась возможность уехать — да еще в Европу, — он с готовностью ухватился за выпавший ему шанс, хотя возражений было много. Как всегда, никто точно не знает, какие причины подтолкнули его согласиться на эту поездку. Молва гласит, что ему необходимо было уехать из страны, дабы избежать мести со стороны правительства. Также говорят, что само по себе это объяснение — один из множества примеров инстинктивной склонности Маркеса драматизировать события. Но политический мотив нельзя сбрасывать со счетов: несколько раз после публикации своих наиболее провокационных статей он уезжал в родные края, чтобы на время залечь на дно, а в адрес других журналистов El Espectador поступали угрозы, бывало, что их избивали неизвестные. Вполне вероятно, что Маркес на время отправлялся в добровольное изгнание под прикрытием журналистской миссии. Или, наоборот, политические мотивы стали лишь поводом для того, чтобы выбраться в Европу. А может, и не было никаких скрытых причин: он поехал за границу по заданию газеты, чтобы осветить встречу стран «Большой четверки» — США, СССР, Великобритании и Франции, — проходившую в Женеве.

Гарсиа Маркес съехал из апартаментов в Боготе, большую часть своих вещей раздарил. Работая в Боготе, он скопил небольшую сумму денег, которую взял с собой, хотя его семья в Картахене по-прежнему находилась в стесненных обстоятельствах^[455]. Судя по всему, между ним и газетой была договоренность, что он едет на несколько месяцев, — в других своих интервью Маркес утверждал, будто думал, командировка продлится всего «четыре дня», — но в глубине души надеялся задержаться на более долгий срок^[456]. С другой стороны, даже он не мог предположить, что пробудет за пределами родной страны два с половиной года. В данном случае наименее лестное, но наиболее вероятное объяснение существования столь разных версий — это то, что он не мог заставить себя признаться ни своим живущим в нищете близким, ни своей будущей жене в том, что он намеренно покидает их на длительный период времени, хотя последние полтора года и так жил вдали от них, в Боготе. У Маркеса было довольно сильно развито чувство ответственности, но соблазн посетить Европу, познать неизведанное оказался сильнее.

13 июля, накануне отъезда, в доме Гильермо Кано для него была устроена буйная прощальная вечеринка. В результате Маркес опоздал на утренний авиарейс в Барранкилью и вылетел туда в полдень. Говорят, его семья неохотно согласилась обходиться без его денежной помощи некоторое время, но, разумеется, они даже не подозревали, что будут лишены его субсидий так долго. Должно быть, Маркес был абсолютно раздавлен и обессилен, но ему предстояла перед отъездом встреча с Мерседес, которой теперь уже было двадцать два года, — и что он ей скажет?

И, конечно же, его ждали веселые попойки с давними друзьями и бывшими коллегами, более десяти лет он считал Мерседес своей суженой, но теперь пришло время выяснить, станет ли она наконец его невестой — иными словами, будет ли она считать его своим суженым. Прошло десять лет с тех пор, как он в Сукре сделал ей предложение. Никто никогда не задавался вопросом, а были ли у нее другие возлюбленные (мне она категорично заявила, что, кроме мужа, никого никогда не любила) или почему Маркес счел возможным вверить ее судьбу случаю, принимая как данность то, что она будет хранить ему верность. Возможно, он подсознательно боялся быть отвергнутым, понимал, что в данный момент не может предложить ей материального благополучия и, как Флорентино Ариса в романе «Любовь во время чумы», успокаивал себя мыслью о том, что, сколько бы времени ни потребовалось на то, чтобы завоевать любимую женщину, и чем бы она пока ни занималась, когда-нибудь они будут вместе и она будет принадлежать ему. О том, как он уезжал в Европу, рассказывают по-разному, и вообще все, что связано с тем отъездом, окутано тайной.

В конце концов он сделал Мерседес предложение руки и сердца, и это может означать лишь одно: он мучительно боялся потерять возлюбленную, хотя долго — очень долго, — как говорится, тянул кота за хвост, а еще подсознательно боялся потерять Колумбию и таким образом гарантировал себе в будущем возвращение на родину. Мерседес была уроженкой его родного края, происходила из той же среды, что и он, и это служило залогом того, что рядом с ним до конца будет жить близкий ему по духу человек. Словом, для него Мерседес была не только платоническим идеалом, этакой дантовской Беатриче, хотя он считал, что физически она весьма привлекательна, — со стороны Маркеса это также был практичный стратегический выбор. Идеальное сочетание. Правда, Маркес в отличие от Данте женится на недосягаемой «владычице его помыслов», на женщине, которую он выбрал себе в спутницы жизни еще тогда, когда ей было всего девять лет^[457]. В общем-то, понятно, почему он сделал ей предложение перед тем, как собирался надолго уехать. Возможно, он думал, что легче переживет ее отказ теперь, когда он слыл известным журналистом, отправлявшимся в Европу с интересной миссией; возможно, она была более склонна ответить ему согласием по той же самой причине. Увы, Мерседес почти не фигурирует в мемуарах Маркеса, и ни он, ни она никогда особо не распространялись о подробностях их необычного романа. До того как он в 1954 г. уехал из Барранкильи в Боготу, они ничего конкретно не обсуждали, но Маркес считал, что они с Мерседес достигли некоего взаимопонимания^[458].

На самом деле, как это ни странно, в мемуарах 2002 г. в качестве романтического увлечения Маркес чаще упоминает совершенно другую женщину, называет ее любовью всей своей жизни. Это — Мартина Фонсека, та самая замужняя дама, с которой у Маркеса был страстный роман, когда он был пятнадцатилетним подростком и жил в Барранкилье, пока она не положила конец их отношениям. Он несколько раз упоминает ее в главе, посвященной боготскому периоду^[459]. А существовала ли вообще эта женщина? Судя по всему, да, ибо однажды, в конце 1954 г., он слышит по телефону ее «лучистый голос» и встречается с ней в баре отеля «Континенталь» — впервые за двенадцать лет. В ее внешности уже заметны первые признаки надвигающейся «незаслуженной старости», она спрашивает у него, скучал ли он по ней. «Только тогда я открыл ей правду: что я никогда ее не забывал, но расставание с ней было столь жестоким, что это навсегда изменило мою жизнь». Она кокетничала с ним, но он, все еще снедаемый обидой, на ее заигрывания отвечал сарказмом. Она сообщила ему, что у нее двойняшки, но не от него, заверила она Маркеса. Сказала, что хотела посмотреть, каким он стал, и он спросил: «Ну и каким же я стал?» Она рассмеялась и ответила: «Этого ты никогда не узнаешь». В своих мемуарах этот эпизод он завершает признанием — весьма провокационным — о том, что он жаждал встречаться с Мартой, после того как она позвонила, но его охватывал ужас при мысли, что он может прожить с ней до конца своих дней, «тот самый дикий ужас, что я с того дня испытывал всякий раз, когда звонил телефон».