Читать книгу - "Н. С. Хрущев. Воспоминания. Время. Люди. Власть. В 2 книгах. Книга 2 - Никита Хрущев"

Новыми границами, которые определил Сталин, украинцы были недовольны. Это недовольство внешне не проявлялось, но между собой много говорили, что это украинские земли, и даже по Версальскому договору, определившему «линию Керзона»^[174], они отходили к Украине. Поляки в 20-е годы нарушили эту «линию» и продвинулись значительно дальше на восток. Даже граница 1939 года больше соответствовала национальным интересам украинцев, чем та линия, которую установили после войны.

Украинцы роптали. Опроса украинцев, конечно, не было, но интеллигенция, на которую опирался и Центральный Комитет Украины, и правительство, отражала чаяния своей нации. Она болезненно переживала и высказывала мне свое недовольство.

Своим решением Сталин поставил меня, как председателя Совета народных комиссаров Украины и секретаря Центрального Комитета, в пикантное положение. В 1939 году воссоединение было торжественно отпраздновано и в Киеве, и в Москве, потом утверждено на сессии Верховного Совета. Национальные интересы украинцев были удовлетворены. Впервые в истории украинского народа Украина была воссоединена, а теперь приходилось отступать. Но что я мог поделать, так решил Сталин.

Я думаю, что Сталин так поступил, чтобы как-то смягчить воспоминания о пилюле, которую он преподнес полякам договором, подписанным Молотовым и Риббентропом, договором о разделе Польши. Теперь Сталин проявил «понимание и добрую волю», уступил часть украинской территории Польше. Когда я встречался с поляками и обменивался с ними мнениями, то поляки тоже выражали недовольство границей, они считали, что граница должна была быть перенесена еще восточнее.

Я считаю, это непреодолимый спор. Если вдуматься, то и в интересах Польши, и в интересах Советского Союза установить добрые, братские отношения между нашими странами. Поэтому уступка, которую сделал Сталин, политически оправдывалась тем, что как-то сглаживала горький осадок у поляков, оставшийся от 1939 года. Она создавала хорошие предпосылки для взаимопонимания и дружбы между нашими народами.

Вопрос с украинским населением, живущим на польской границе, Сталин решил просто: предложить им переехать на Украину. Поляки это приветствовали. Им это было выгодно. Польское население, жившее на Украине, если желало, могло переехать в Польшу, поляки соглашались их принять. Желающих было достаточно.

Такие же условия были обговорены Польшей и в отношении белорусской границы и белорусского населения.

Сталин сказал о таком решении мне и Пономаренко^[175], который тогда был председателем Совета народных комиссаров Белоруссии и секретарем Центрального Комитета Коммунистической партии Белоруссии. Мы должны были войти в контакт с польским временным правительством, провести переговоры и создать условия обмена населением. Этот вопрос был уже не дискуссионным, а решенным. Мы получили указания.

По телефону мы договорились с товарищем Пономаренко о дне поездки в Люблин. Нас встречал Булганин. Я прилетел из Киева, а Пономаренко – из Минска. Мы привезли с собой консультантов, которые должны были присутствовать при переговорах. Поляки нас встретили очень хорошо. Практически все вопросы решались быстро, без проблем.

Уполномоченным правительства Советской Украины при правительстве новой Польши был назначен Подгорный. Он в то время работал в украинском министерстве пищевой промышленности. Реализация договоренностей шла через него.

Я помню обед, данный правительством Польши в честь представителей Украины и Белоруссии. На обеде роль тамады выполнял Роля Жимерский. Он показал все свое генеральское превосходство над остальными. Он был очень весел и хорошо вел стол. Произвело впечатление на всех присутствующих еще и то, что он знал манеры высшего общества.

Остальные присутствующие были простыми людьми, пользовались своей терминологией. Когда украинцы поднимали бокалы, то говорили: «Будь мо, будь мо!» – «Будем здоровы!» И примерно такая же застольная терминология была у белоруссов, а его тост оформлялся цветистой фразой. Он демонстрировал свои познания в этикете высшего польского общества. Потом был организован большой обед с привлечением широких кругов сложившегося нового польского руководства. Состоялось совещание представителей польского крестьянства.

Я присутствовал на совещании и беседовал с польскими крестьянами. Крестьяне как крестьяне, они были рады своему освобождению.

Там я познакомился с Витасом^[176]. Это известная в Польше фамилия. Старший брат, старый польский политический деятель, к тому времени уже умер. Младшего брата привлекли к работе Польского комитета. Он был вожаком польских крестьян, конечно, зажиточных, стоял на позициях кулацкого хозяйства. И сам Витас был довольно-таки зажиточным человеком, не помещиком, но кулаком.

Дело было в августе, и я решил угостить польских крестьян украинским деликатесом. Позвонил я в Киев и попросил доставить попутным самолетом в Люблин арбузов и дынь. Арбузы и дыни в Польше не росли, и этого продукта крестьяне не знали. Угощение произвело хорошее впечатление, но произошел смешной казус. Витас очень боялся колхозов, боялся, что мы будем навязывать их силой. Когда подали нам дыни, а привезли дыни сорта «колхозница» – это некрупные плоды, но очень ароматные и вкусные, я спросил:

– Как вам, господин Витас, нравится наша «колхозница»?

Я не знаю, как он понял, но он переспросил:

– Это колхозница? Дыня?

Я говорю: