Читать книгу - "Секрет долголетия - Григорий Исаакович Полянкер"

— умирать? Наша взяла! Перекоп прошли, белые гады бегут. Крым вот-вот уже наш! Победа! А ты — умирать! Жить надо, браток! Понял? Вот…

Глава восемнадцатая

В ДОБРЫЙ ЧАС!

Прошло уже немало времени с тех пор, как Шмая-разбойник вернулся домой из симферопольского госпиталя, но и до сих пор сон его не берет. Стоит ему закрыть глаза, как перед мысленным взором возникает ротный Дубравин, и Шмая начинает на него злиться, что тот гонит его в лазарет в то время, когда вся рота, полк, армия движутся вперед, к Крыму…

По старой привычке Шмая встает до рассвета, берет толстую палку, без которой ему все еще трудно ходить, и выходит в палисадник, садится на завалинке.

Солнце только-только взошло. На траве изумрудом сверкает роса. Беспокойно колышутся и шумят прибрежные камыши. Издалека доносится многоголосое щебетание проснувшихся жаворонков. Первые лучи солнца озаряют бескрайние зеленые поля, сливающиеся с горизонтом.

Шмая оглядывается вокруг. Ему хочется запомнить рождение этого золотого утра.

Он жмурит глаза, как бы желая разглядеть в вышине голосистых пернатых. Давно не был он здесь, и край этот кажется ему сейчас еще красивее, милее, чем прежде.

Гимнастерка на нем распахнута, и мягкий ветерок, налетая с реки, освежает его волосатую грудь. Рядом шумят молодые топольки. Ого, как они вытянулись! А ведь не так уж много времени прошло с тех пор, как он их посадил. Это было незадолго до того, как он пошел к Перекопу, а они так буйно разрослись, красавцы!

Шмая разглядывает заросшую бурьяном, покосившуюся ограду из серого камня. Крышу тоже уже пора чинить, а то еще скажут: «Сапожник ходит без сапог, портной — без штанов, а кровельщик сидит под дырявой крышей…» Соседи уже не раз невзначай напоминали ему о своих нуждах: мол, будь он здоров, много работы нашлось бы…

Однако пока и говорить об этом нечего. Жена бережет его как зеницу ока, даже ведро воды принести не дает. Еле дождалась его, бедняжка. Дважды в госпиталь к нему ездила, глаза свои выплакала, пока дожила до того дня, когда удалось его вырвать из рук врачей, которые нашли у него еще три осколка и норовили снова оперировать его, который раз за последнее время…

— Чудаки вы! — говорил наш разбойник врачам. — Жалко вам, что ли, если в моем теле немного железа останется? Крепче на ногах держаться буду…

И вот он, наконец, дома. Колония еще сладко спит. На дворе свежо и так тихо, что, кажется, можно услышать, как скрипит жук, ползая по прошлогодним пожелтевшим листьям.

Шмая достает из кармана кисет, свертывает цигарку, хочет закурить, как вдруг слышит стук колес и видит, что к его палисаднику подъезжает бричка, с которой слезают Авром-Эзра и Хацкель.

— Доброе утро! С возвращением тебя, дорогой сосед! Как поживаешь? Как здоровье? — участливо спрашивает Авром-Эзра, протягивая кровельщику руку. Но Шмая, делая вид, что не замечает этого, отворачивается в сторону.

Сконфуженный Авром-Эзра сунул руку в карман длинного пиджака, сказав при этом:

— Хороша нынче погодка, не правда ли? Золото, а не погода. Это ты нам привез такую!..

Шмая-разбойник сердито взглянул на непрошеных гостей:

— Не знаю, погодой не торгую…

Он поднялся, сделал несколько шагов вдоль завалинки и снова опустился на прежнее место.

— Да тебе, голубчик, верно, еще трудно ходить… Все еще не можешь прийти в себя после Врангеля, холера ему в бок?.. Сколько наших ребят он погубил!.. Боже, боже…

Кровельщик молча пожал плечами. Тогда рядом с ним уселся Хацкель. Наряженный по-праздничному, в новом картузе и хромовых сапогах, он выглядел преуспевающим дельцом. Подмигнув Шмае, он с улыбочкой сказал:

— Ты что ж, земляк, уже своих не узнаешь? Хоть Фрунзе и дал тебе золотой орден, но господа бога ты еще за бороду не схватил… — Помолчав, он добавил: — А я думал, разбойник, что ты еще спишь. Жена соскучилась, молодая, кровь еще играет…

— Ну ты, невежа, прикуси язык! Не больно-то расходись, не на ярмарке! — рассердился Авром-Эзра на своего зятя. — Грубиян этакий!.. Разве так с красным героем разговаривают?..

Шмая-разбойник молча курил, будто все это к нему никакого касательства не имело.

Авром-Эзра вынул из кармана коробку папирос «Сальве» и предложил соседу:

— Брось, Шмая, эти корешки! Закури мои. Пожалей свое сердце и легкие! Послушай меня, закури настоящую папироску…

— Спасибо за ласку! — отрезал Шмая, глядя в сторону.

— Странный ты человек. Шмая! — заволновался Авром-Эзра. — Почему ты сердишься? Мало того, что вы тогда нас без ножа зарезали, забрали лучших лошадей, а обратно даже подков не привезли, так еще дуешься! Как индюк все равно…

Шмая резко поднялся с места, подошел к калитке и стал возиться с засовом, но Авром-Эзра, улыбаясь, подошел и положил руку ему на плечо:

— Ну хватит, Шмая, хватит! Кто старое помянет, тому глаз вон! Мы тебе все прощаем… Пострадал, несчастный… Слава богу, что хоть вернулся живой. — И, указав на бричку, добавил: — Мы привезли тебе мешочек муки, немного мяса, картошечки. Бери и поправляйся. Ведь ты на человека не похож, одна тень осталась…

В доме у Шмаи не было ни горсточки муки, а о мясе и говорить нечего, но он и глаз не поднял на бричку, повернулся спиной к непрошеному гостю.

— Эй, братец, брось-ка свои солдатские штучки! — вмешался Хацкель. — Подумаешь, экая шишка! Ты не крути, бери продукты и еще спасибо скажи! Не забывай, что Рейзл у тебя такая бабенка, которая может пять молодых девчат за пояс заткнуть… Ей нужен крепкий мужчина, а без харчей ты осрамишься перед нею! — хитро подмигивая, рассмеялся он.

Наш разбойник насилу сдержался. Но увидев, что Авром-Эзра уже тащит мешки к его порогу, гневно крикнул:

— Забирайте свое добро! Мне не нужны ваши подачки! Тоже мне благодетели нашлись…

На шум выбежала Рейзл и, увидев нежданных и непрошеных гостей, испугалась:

— Что случилось? Что за крик?

— Ничего, пустяки! — примирительно отозвался Авром-Эзра и, обращаясь к ней, продолжал: — Возьми, дочка, тащи все в дом. Это вам от меня… Разбогатеете когда-нибудь, отдадите. Если нет, тоже не беда. Где наше не пропадало!.. Ведь мы же свои люди, соседи. Пусть будет уже конец нашим ссорам, давайте жить в мире… Мы вам сделаем добро, вы — нам, легче все-таки будет. А время нынче трудное… Забирай все быстрее, корми своего мужа и детей… Да, для наследника своего можешь брать у меня молоко, пусть пьет на здоровье…

Рейзл стояла в недоумении, поглядывая то на мешки, то на мрачного, насупившегося мужа, и не знала, что делать.