Читать книгу - "Кёнигсберг-13, или Последняя тайна янтарной комнаты - Александр Рудаков"

Одинокие грязные и босоногие путники день за днем брели за лучшей долей, но не было конца и края ни их мукам, ни мукам отеческой земли. Вместо животворящего духа живой земли-матушки ноги скитальцев выбивали из мертвой сухой дороги серую зряшную пыль. Зверь в лесу был напуган, птицы перестали петь, в чащобах и бескрайних русских полях поселились горе и печаль. Красный конь революции проскакал от Балтийского моря до Тихого океана.

Какие демоны управляли этим огненным пегасом?

Рыжий монах Никифор приоткрыл маленькое истлевшее дверное окошко и тихо спросил:

— Тебе кого надобно, одинокий странник?

— Я хотел бы видеть игумена Власия.

Калитка больших кованых монастырских ворот с грохотом и скрипом отворилась. Высокий, с белым высохшим лицом и тусклыми впалыми глазами монах, придерживая руками длинные полы старой выцветшей и заштопанной рясы, шаркая босыми ногами по булыжной мостовой, провел странника в помещение маленькой кельи, где и просил обождать решения старца. На дворе были лихие годы монашеских бед и гонений.

Боровско-Пафнутьевский — один из самых древних и самых суровых монастырей Подмосковья стоит при впадении речки Истерьмы в Протву. Основанный в середине XV века игуменом Покровско-Высоцкого монастыря Пафнутием, он в течение двух веков являлся оборонительным укреплением юго-западных границ Московского княжества. В центре монастыря — многоглавый, чудо как хорош собор Рождества Богородицы с росписями XVII века. В стенах этой мощной крепости умерла боярыня Морозова и томился в заточении протопоп Аввакум.

Черников. Схема Боровско-Пафнутьевского монастыря.

Вид с высоты птичьего полета.

Красный террор большевистских гонений на Церковь был в самом разгаре. Отец Власий и братия в тревоге и нужде переживали недобрые времена, но гостя решили впустить и выслушать. Оборванный и голодный странник снял из-за плеч торбу со скудным скарбом. В холщевой сумке одиноко лежала краюха сухого ржаного хлеба, аккуратно завернутая в белую тряпицу, деревянная ложка, кружка и чистая сменная льняная рубаха. Отломив маленький кусочек хлеба, странник медленно вкушал, запивая хлеб студеной колодезной водой. Закончив трапезу, перекрестился, смахнул крошки в рот, убрал кружку в холщевую торбу, завязал ее веревкой, тяжело вздохнул. Затем странника провели в монашеские покои, там перевел он дух, затушил лампадку и отошел ко сну.

Утром третьего дня с восходом солнца Никифор постучал в келью странника, передав, что его хочет видеть отче. С порога игуменского покоя заслышал гость сухой и тихий голос: «Ну здравствуй, мил человек». Странник дошел до Власия, упал на колени, словно пред иконой преподобного заступника Пафнутия, покорно склонил бренную голову, затем чуть приподнявшись, поцеловал руку отца.

— Какие помыслы, дела или чаянья привели тебя к нам в обитель, мил человек?

Свой кроткий взор ходок устремил в красный угол, где теплилась и коптила лампадка, слабо освещающая лик преподобного Пафнутия, который в этом блаженном свете, казалось, излучал неземную благодать. Этот незаметный жест не ускользнул от внимательных очей старца. А странник тихим голосом произнес:

— Во славу божью, отче.

Игумен ответил:

— Воистину слава!

Гость пришлый вынул из котомки краюху ржаного хлеба, разломил его, достал оттуда хитроумно спрятанную записку, протянул игумену, обнажив белую и холеную руку дворянина. …Так в стенах обители появился новый молодой послушник иеромонах Савва.

— Послушание твое проходить будет в монастырской библиотеке, — подытожил короткую встречу игумен.

Огромное библиотечное собрание древних источников находилось глубоко в подземелье монастыря. Под сводами подземного хранилища, выложенными искусно красным кирпичом, на длинных деревянных стеллажах покоились пыльные фолианты, покрытые, словно лоскутным одеялом, густой паутиной. Длинные пальцы Саввы с трепетом коснулись древних манускриптов, сердце тревожно ёкнуло, вековая пыль ударила в нос, запершило горло.

Вот в руки Саввы медленно перекочевал древний пергамент, в котором была изложена история гонимой боярыни Морозовой, тело которой, истомленное неволей, испустило дух в каменном мешке монастыря. Странно писалось в пожелтевших документах и о приисках самоцветных. День за днем, вечер за вечером — все свободное от молитв и подворной работы время просиживал Савва в монастырских подземельях. Пока глаза послушника не слипались и не догорал керосин в лампе.

Благодаря бдению прочел Савва о катакомбах-рудниках и подземном ходе, который мог привести тайных путников в Верейский кремль. Возможно, здесь, — размышлял иеромонах, — хранится ключ к тайне сокровищ гиперборейской библиотеки Ивана Грозного.

Благодаря труду неустанному заполучил Савва и то, что пришел искать в монастырь, а среди прочего — карту, изготовленную из выделанной козьей шкуры; согласно древней схеме, из Боровско-Пафнутьевского монастыря шел подземный ход на Боровск, далее через село Высокое по старому руслу реки Протва — на Верею.

Спрятал Савва сокровище, и никогда боле не расставался. И ведь пригодилось. Однажды, просиживая в хранилище, Савва услышал глухие шаги, шарканье ног торопливо приближалось. Вскоре на каменных ступенях подземелья тяжело дыша и покашливая, показался рыжий монах Никифор. Свет от свечи не давал возможности рассмотреть его мертвенное лицо. Монах испуганным голосом сообщил, что в монастырь нагрянули красные бесы и всех братьев с пожитками собирают во дворе монастыря.

— Хорошо, ступай наверх, брат Никифор, я сейчас поднимусь.

Савва ловкими движениями собрал давно приготовленные да припрятанные самые важные артефакты, завернул их в тряпицу и аккуратно засунул за пазуху. А затем шмыгнул, как мышь, в тайный подземный мир…

Через какое-то время в селе Высоком Калужской губернии появился завидный жених, тракторист-стахановец Семен Павлович Бурмистров, живший там пока не перебрался в Подмосковье. А те, кто знавал его — братия монастыря и игумен Власий — давно страдали за Христа в ленинско-сталинском гулаге на Соловецких островах. На западной границе Советского Союза было неспокойно, время неутомимо двигалось к войне.