Читать книгу - "Три минуты до судного дня - Джо Наварро"

Как ни странно, Роду я, похоже, понравился, потому что он спокойно отнесся к тому, что я поставил его на место. Его лицо смягчилось, он дружелюбно кивнул. Я сказал то, что должен был сказать, и пошел дальше — без всяких препирательств. Род быстро это понял. Мы оба остались в игре.

Загадкой для меня оставалась дрожащая сигарета. Она дрогнула дважды. Двадцатью минутами ранее мы впервые заговорили об отделе планирования, и Эл брякнул что-то вроде: «Разве Клайд Конрад не занимался теми же планами?» Эл не оторвался от своих заметок и не увидел ответ Рода, но его увидел я. Сигарета снова задрожала, и дым зигзагами поднялся к потолку.

Я заметил это два раза подряд. Теперь я хотел сам провести эксперимент — в контролируемой среде гостиничного номера. Чтобы подготовить его, мне нужно было успокоить Рода.

К счастью, нам как раз доставили обед: посыльный в фиолетовой форме с золотистым кантом вкатил в наш номер тележку с горой сэндвичей, картошки фри и маринованных огурчиков. Род тотчас приступил к еде. При его нынешнем образе жизни он не мог устоять перед угощением, но я вообще люблю угощать собеседников, даже если они живут на широкую ногу. Еда меняет динамику разговора; гораздо сложнее противостоять человеку, который только что тебя накормил. Чтобы поддержать настроение и дать Элу возможность поесть, я вернулся к своей шутливо заговорщицкой манере.

— Род, — сказал я, — как я понял, офицеры не слишком вас зажимали — ты говоришь, что низшие чины жили в свое удовольствие: нарушали устав, курили травку…

— Там была лафа, — ответил Род, снова улыбаясь. — Травку курили все, даже многие офицеры. Само собой, был и черный рынок — на улице толкали по дешевке кое-что из армейского магазина.

— Но ты-то, конечно, жил по совести? — спросил я.

Род лишь улыбнулся в ответ — и это стало еще одним подтверждением, что законы и правила в его представлении существуют, чтобы их нарушать.

— А что с вином? Дешевое оно было на базе?

— Очень дешевое.

— Тебе нравилось?

— О да, особенно рислинг. Там вечно все ходили пьяные. Больше ведь на базе заняться нечем.

Род уже в четвертый или в пятый раз произнес слово «все», которое свидетельствует о виновности. В его представлении «все» нарушали правила — так почему бы не нарушать и ему? Я задумался, платит ли он налоги (если зарабатывает достаточно, чтобы делиться с Дядей Сэмом) или же считает, что в этом нет необходимости, ведь «все» дурят систему.

Эл вернулся к вопросам о перемещениях служащих. Род ответил, что он часто гулял по окрестностям, как по выходным делают и многие немцы, но ничего не сказал о путешествиях за границу. Однако важнее, чем сам ответ, было то, что он заметно расслабился. Теперь он говорил с нормальной скоростью. Его руки больше не летали в отчаянной жестикуляции. Докурив очередную сигарету, следующую он вытащил из пустеющей пачки лишь через пятнадцать минут. Я подождал, пока он не раскурит ее и не сделает первую глубокую затяжку, а затем задал вопрос, к которому мы подбирались с самого начала.

— А что твои сослуживцы? Этот Клайд Конрад был хорошим парнем? Каким он был?

Род внимательно выслушал вопрос. Кожа прямо под его левым глазом, чуть выше скулы, немного дрогнула; обычно такое можно заметить лишь у блефующего игрока за покерным столом. Но я следил за сигаретой.

— Конрад очень умен, — наконец ответил он. — Он много читал — знал о планах больше многих офицеров.

Тут его сигарета дрогнула в третий раз, и я получил подтверждение, на которое рассчитывал.

Эти реакции называются автономными, и они проявляются лишь в ответ на определенные слова. К примеру, если убить кого-то мачете, слова «ледоруб» и «нож» не будут оказывать никакого эффекта. Рефлекс проявится только при упоминании слова или фразы, которые непосредственно ассоциируются с действием. Для Рода, как я только что убедился, таким было имя «Клайд Конрад», но почему? Имена собственные отследить не так-то легко. Может, Конрад и Род вместе зависали со шлюхами, а может, как он уже намекнул, толкали армейские сигареты на черном рынке. Но реакции повторялись снова и снова, а значит, между этими двумя существовала очень серьезная связь.

Само собой, это надлежало изучить внимательнее, но перед нами встал практический вопрос. У Эла заканчивалось время. Род мог сам вернуться домой — он приехал в «Пикетт» на своем обшарпанном «Додже Эриес», который маячил в моем зеркале заднего вида всю дорогу в отель. Но Эла нужно было через полчаса доставить в аэропорт, иначе он рисковал пропустить свой рейс.

— Может, позвонишь маме перед выходом? — предложил я Роду. — Чтобы не волновать ее понапрасну.

— Ничего, все нормально, — ответил Род. — Позвоню ей, когда вернусь.

Он снова улыбнулся — сейчас это была настоящая улыбка, а не кривая усмешка. Похоже, он был доволен своими ответами, а мы на него не давили. Будь вы тайным свидетелем этой встречи, вы бы задумались: «И чего они добились?» Со стороны все казалось пустым трепом и хвастовством с гарниром из рассказов о холодной войне и откровенной чуши. Но вы оказались бы очень и очень не правы.

Выслушав наши благодарности, Род направился к двери, явно радуясь, что все уже позади, — так он думал. Я же подождал, пока он возьмется за ручку, чтобы выстрелить в него последним вопросом.

— Кстати, — сказал я, — Конрад что-нибудь тебе давал?

В сфере дознания это называется конфронтацией у косяка. Допрос окончен; подозреваемый чувствует, что он в безопасности — до свободы остается один шаг, один поворот дверной ручки. Никогда не знаешь, что услышишь в этот момент.

— Нет, ничего особенного, — ответил Род. — Но он дал мне номер телефона.

Как ни в чем не бывало он вытащил из заднего кармана бумажник, вынул из него потрепанный клочок бумаги и протянул нам.

— Можно мне взять? — спросил я.

— Конечно, — сказал он. — Забирай.

Я взял его за уголок, осторожно перевернул и прочитал номер: 266–933. Девятка была написана на немецкий манер и напоминала строчную «g», а потому я решил, что писал не Род.

— Что это за номер? — спросил я.

— Телефон, наверное. Он сказал мне взять его на будущее, если у меня возникнет необходимость с ним связаться, — ответил Род и с этими словами вышел и закрыл за собой дверь.

Я аккуратно сложил бумажку в гостиничный конверт. Не важно, что там был за номер. Сама бумага — ее плотность, волокна, текстура — показалась мне весьма необычной.