Читать книгу - "Если бы я была королевой. Дневник - Мария Башкирцева"

<…>

Воскресенье, 9 марта 1873 года

В половине третьего мы с Диной и м-ль Колиньон^[11] пошли к г-же Ховард, которая вчера пригласила нас провести воскресенье с ее детьми. Мы уже собирались домой, но тут она вернулась и сказала, что была у мамы и нам разрешено остаться до вечера. Мы остались, после обеда перешли в большую гостиную, там было темно, и девочки принялись умолять, чтобы я спела, они даже на колени стали, и малыши тоже; мы ужасно смеялись; я спела «Санта Лючия», «Солнце взошло» и несколько рулад. Они все пришли в такой восторг, что накинулись на меня с ужасными поцелуями, право, ужасными. <…>

Если бы я могла с таким же успехом выступать перед публикой – сегодня же пошла бы на сцену. Как сильно это волнует – когда тобою восхищаются, причем не за то, как ты одета, не за пустяки какие-нибудь! Нет, правда, восторги этих детей совсем вскружили мне голову. Что же будет, если мною начнут восхищаться другие? <…>

Я создана для триумфов и волнений; значит, самое лучшее для меня – это стать певицей. Если Всевышнему будет угодно сохранить, укрепить и развить мой голос – я смогу испытать триумф, которого так жажду. Тогда я и порадуюсь своей известности, славе, всеобщему восхищению; тогда, быть может, я завоюю человека, которого люблю. У меня мало надежды, что он полюбит меня, если все останется как есть: он обо мне понятия не имеет.

Но когда он увидит меня в ореоле славы и триумфа!.. Мужчины честолюбивы…

А меня ведь станут принимать в свете: я не из табачной лавки, не с грязной улочки выбьюсь в люди. Я дворянка, мне не нужно трудиться, средства позволяют мне прожить и без того, значит тем легче мне будет прославиться и тем больше для меня в этом чести.

Жизнь моя будет прекрасна. Как я мечтаю о славе, об известности и чтобы все меня знали!

Выходить на сцену и видеть тысячи людей, которые с замиранием сердца ждут, когда я запою. Видеть их и знать, что одна-единственная нота, которую я возьму, повергнет их всех к моим ногам. Смотреть на них гордым взором (я все могу!) – вот о чем я мечтаю, вот моя жизнь, вот мое счастье, вот все, чего я хочу. И когда я буду всем этим окружена, герцог Гамильтон придет наравне с другими и падет к моим ногам, но я приму его не так, как других. Любимый… <…> мое великолепие тебя ослепит, и ты меня полюбишь; ты увидишь, каким триумфом я буду окружена, да и то сказать, только такая женщина и достойна тебя, какою я надеюсь стать. Я не уродина, я даже хорошенькая, да, пожалуй, хорошенькая. У меня прекрасная фигура, прямо как у статуи, и волосы недурные, кокетничать умею неплохо – знаю, как вести себя с мужчинами. <…>

Я порядочная девушка, я никогда не поцелую никого, кроме мужа, и горжусь тем, чем не каждая девочка двенадцати-четырнадцати лет может похвастать: я ни разу ни с кем не обнималась. И вот окажется, что женщина, которую он увидит на вершине славы, любит его верной любовью с самого детства, что она целомудренна и порядочна, – это его удивит, он любой ценой захочет меня добиться, и он женится на мне из одной гордости. Но что это я? Разве не может быть, что он меня полюбит? Ну что ж, с Божьей помощью… Бог надоумит меня, как завоевать того, кого я люблю. Благодарю, Господи, благодарю Тебя! <…>

Пятница, 16 апреля 1873 года

<…> Сегодня на прогулке, на мосту, мы остановились поболтать с г-ном Аничковым^[12], как вдруг я вижу наемную карету, а в ней молодого человека, высокого, стройного, черноволосого; я посмотрела, и мне показалось, что я кое-кого узнаю, – и в самом деле, это лорд Гамильтон. От удивления я вскрикнула: «О, Карлос Гамильтон!» Меня стали спрашивать, что случилось, а я ответила, что м-ль Колиньон наступила мне на ногу.

Он совсем не похож на брата, а все-таки я рада, что его повидала. Ах, познакомиться хотя бы с ним, а там уж через него и с герцогом!

Я люблю этого юношу, как брата, люблю за то, что он его брат. <…> Дома Валицкий рассказал, что произошло, я довольно ловко вышла из положения, не покраснела, но за обедом Валицкий ни с того ни с сего сказал: «His Grace the Duke of Hamilton»^[13], и тут я покраснела, смешалась, спряталась за шкаф. Мама пожурила меня за этот вскрик, говорила о моей репутации и т. д. и т. д. и что это дурно. По-моему, она о чем-то догадывается, потому что каждый раз, когда говорят «Гамильтон», я краснею или выбегаю из комнаты. Но она же меня не бранит за других; наверное, она о чем-то догадывается, и это меня немножко смущает. <…>

Пятница, 25 апреля 1873 года

<…> Все сидят в столовой и спокойно беседуют, думая, что я занимаюсь уроками. Они не знают, что творится со мной, понятия не имеют, о чем я теперь думаю. Я должна стать либо герцогиней Гамильтон, это самое мое горячее желание (потому что Господь свидетель, как я его люблю), – либо окруженной поклонением, известной, почитаемой, той, за кем гоняются, spoken of^[14], жить среди празднеств самого высшего общества, быть знаменитой артисткой, но второе манит меня меньше, чем первое. Лестно, конечно, когда целый свет, от самых ничтожеств до владык мира, осыпает тебя почестями, но первое!.. Да, я завоюю человека, которого люблю, это совсем другое дело, и оно мне милее… <…>

Суббота, 3 мая 1873 года

<…>

За обедом, кроме нас, оба Аничковы, Лефевр, Патон. Во время обеда г-жа Аничкова вела себя так ужасно! Как крестьянка, как животное. <…>

Не люблю таких людей; если вы не остроумны, ничего страшного, надо научиться светской болтовне; если вашему разговору недостает занимательности, будьте по крайней мере модной куколкой, с нарядами, причудами и т. д. Но когда вы пустое место – ни ученый, ни светский, ни домашний, ни суетный, вообще ничего – это самое глупое. <…>

Вторник, 6 мая 1873 года

Дождь. Мама встала, м-ль Колиньон тоже (она была больна).

Среда, 7 мая 1873 года

Погода чудесная. В семь часов после вчерашнего дождя стало так хорошо, так свежо, и деревья, освещенные солнцем, были такие зеленые, что я просто не могла заниматься уроками, тем более сегодня у меня есть время. Я пошла в сад, поставила стул у фонтана, и мне открылся великолепный вид, потому что вокруг фонтана растут огромные деревья; ни неба, ни земли не видать. Видишь ручеек, и скалы, покрытые мхом, и повсюду деревья разных пород, освещенные солнцем. Зеленая трава, зеленая и мягкая, мне даже захотелось поваляться на ней. Я сидела словно в рощице, такой свежей, такой нежной, такой зеленой, такой красивой, что напрасно и пытаться ее описать, все равно не смогу. Если вилла и сад не изменятся, я приведу его сюда и покажу то место, где столько о нем передумала.