Читать книгу - "Кто Вы, "Железный Феликс"? - Александр Плеханов"

Отец Феликса Эдмунд-Руфин Дзержинский родился 15 января 1838 г. В 1863 г. он окончил физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета, и через два года уехал с семьей в Таганрог, где до ухода в 1875 г. в отставку по болезни работал преподавателем физики и математики в мужской и женской гимназиях.

Мать Феликса Елена Игнатьевна, в девичестве Янушевская, происходила из интеллигентной семьи. Ее отец был профессором Петербургского железнодорожного института.

Шестой ребенок у Елены Янушевской и Эдмунда-Руфина появился на свет раньше, чем его ожидали. Мать, будучи беременной, проходила вечером темными сенями и случайно упала в открытый подвал. В ту же ночь, 11 сентября 1877 г., она родила Феликса. В метрике из подлинной книги Деревнинского римско-католического приходского костела, на 54–55 листах, под № 195 записано: «Тысяча восемьсот семьдесят седьмого года, ноября, шестнадцатого дня в Деревнинском римско-католического приходского костела окрещен младенец по имени Феликс Киприаном Жебровским, администратором того же костела, с совершением всех обрядов таинства дворян: коллежского советника Эдмунд-Руфина Осиповича и Гелены, урожденной Янушевской, Дзержинскими, супругов сын, родившийся сего года, августа 30 дня в имении Дзержиново Деревнинского прихода. Воспреемниками были дворяне Франц Вержбовский с Юзефью Войновою, вдовою»^[31].

В 1882 г. на 43-м году жизни Эдмунд-Руфин умер от туберкулеза. На руках у тридцатидвухлетней матери осталось восемь детей. Они жили на небольшую пенсию отца и мизерную арендную плату за имение Дзержиново. Их материально и морально поддерживала мать Елены Игнатьевны Казимира Янушевская, проживавшая в усадьбе Йоды под Вильно.

Елена Янушевская создала условия для всестороннего развития детей. В последующем Феликс писал: «Мама наша бессмертна в нас. Она дала мне душу, вложила в нее любовь, расширила мое сердце и поселилась в нем навсегда»^[32]. Но она ушла из жизни 14 января 1896 г.

С шести лет Феликс учился читать и писать по-польски, а с семи — по-русски. Первыми его учителями были мать и старшая сестра Альдона, которая подготовила его в 1887 г. к поступлению в 1-ю Виленскую мужскую гимназию. Учеба шла с переменным успехом. В первом классе он остался на второй год, потому что слабо знал русский язык. В протоколе заседаний педсовета 1-й Виленской гимназии за первое полугодие 1889/90 учебного года отмечено, что Феликс Дзержинский за поведение получил удовлетворительную оценку. Она была снижена за его шалости и драку с товарищами в гимназии, а также за «умышленный крик при входе в класс преподавателя немецкого языка»^[33].

В гимназии преподаватели всех предметов отмечали результаты обучения по трем показателям: успехи, внимание и прилежание. Так, в 5 классе в 1892/93 учебном году больших успехов Феликс достиг в изучении Закона Божьего — 5, 4 получил по латинскому языку, гимнастике, истории, немецкому и французскому языкам; за внимание получил 4 по латинскому, греческому, немецкому и французскому языкам, истории, Закону Божьему; хорошее прилежание было отмечено при изучении латинского, греческого, немецкого и французского языков. Гимнастике обучал его поручик 106-го Уфимского полка Сацукевич, оценивая успехи своего ученика как хорошие и удовлетворительные^[34].

Устное испытание по Закону Божьему Феликс выдержал на «отлично»^[35]. Но когда подошло время сдавать экзамены на аттестат зрелости, он бросил гимназию, мотивируя это тем, что «развиваться можно и работая среди рабочих, а университет только отвлекает от идейной работы, создает карьеристов».

В свидетельстве о выходе из гимназии отмечалось, что «предъявитель сего ученик восьмого класса Виленской Первой гимназии Дзержинский Феликс, имеющий от роду 18 лет, сын дворянина, в вероисповедании римско-католическом, поступил в гимназию из домашнего воспитания в августе 1887 г. в I класс.

В бытность свою по VIII класс Виленской гимназии поведения был отличного и оказал при удовлетворительном внимании, удовлетворительных успехах, удовлетворительном прилежании следующие успехи в науке…»^[36]

О том, что означало слово «удовлетворительно» за успехи, внимание и прилежание, видно из свидетельства об окончании Феликсом семи классов гимназии. В свидетельстве стояли следующие оценки: одна «четверка» (по Закону Божьему), две «двойки» (по русскому и греческому языкам), остальные были «тройки».

Но важнейшей отличительной особенностью Дзержинского было постоянное стремление учиться. Часто в его письмах из Нолинска, Кайгородского, Александровского централа, Варшавской цитадели встречаются слова: «я учусь», «я читаю, учусь», «с утра до ночи читаю», «проходят дни за чтением», «время я провожу преимущественно за чтением». Он выражает удовольствие наличием в г. Нолинске земской библиотеки, тем, что в Александровском централе «есть книги», в Варшавской цитадели библиотека, в Орловской каторжной тюрьме — «довольно хорошая библиотека».

На путь революционной борьбы с царским режимом Дзержинский встал еще будучи учеником 7-го класса 1 — й Виленской гимназии. Пройдя царские тюрьмы и каторгу, испытал на себе действие царской карательной машины, противостоя 20 лет самодержавному режиму. Но путь в революционное движение тоже был нелегким. Как и вся польская шляхта и польское дворянство того времени, он воспитывался в родительском доме в духе строгого католицизма и польского патриотизма. То же самое продолжалось и в первые годы его пребывания в гимназии. В то время в Вильно, по всей Литве и по Белоруссии царскими жандармами, чиновниками и учителями преследовалось все польское и католическое. Эти вполне естественно вызывало протест среди молодого поколения, своими глазами не видевшего виселиц Муравьева-Вешателя, но знавших это по рассказам матерей и живо чувствовавших на каждом шагу свое бессилие^[37].

Как пытливый гимназист, Дзержинский увлекался библейскими и евангельскими мифами и легендами, церковным учением. В 1922 г. он вспоминал: «Будучи еще мальчиком, я мечтал о шапке-невидимке и уничтожении всех москалей. Будучи в гимназии до 6 класса, я был очень религиозен, даже собирался поступить в римско-католическую духовную семинарию. Мать и один ксендз отговорили меня от этого. Из-за религиозной практики у меня были даже ссоры со старшим братом. Будучи в 4-м классе, я заставлял их Богу молиться. Когда, уже будучи студентом, приехал на каникулы старший брат и спросил меня, как же я представляю себе своего Бога? Я ответил ему: «Бог — в сердце». И сказал: «Если я когда-нибудь приду к выводу, что Бога нет, пущу себе пулю в лоб. Однако этого не случилось. Когда я был в 6-м классе гимназии, произошел перелом — в 1894 году. Тогда я целый год носился с тем, что Бога нет, и всем горячо доказывал это»^[38].