Читать книгу - "Королевство Русь. Древняя Русь глазами западных историков - Андрей Федосов"

С 90-х гг. XX в., когда в результате глобальных геополитических изменений противостояние «восточного» и «западного» блоков стало ослабевать, появилась возможность более тесного научного и культурного обмена. О.В. Большакова пишет: «Перед российской исторической наукой 1990-х годов стояли задачи отказа от марксизма-ленинизма, но и дать новую трактовку старых проблем, сказать „правду", которая столько лет замалчивалась и искажалась. В поисках „полезного прошлого“ в науку вернули таких авторитетов, как В.О. Ключевский, П.Н. Милюков, А.А. Кизеветтер, и других историков. То есть методологически историография отечественной истории сама вернулась в дореволюционное прошлое, озаботившись поисками объективной истины в то время, когда мировая наука, переживавшая культурный и лингвистический поворот, обратилась к разным формам релятивизма. В американской русистике стали исследовать старые темы при помощи новых подходов, что дало в некоторых случаях совершенно ошеломляющие результаты. В результате – разрыв между западной и российской историографией в начале 2000-х годов. Лишь небольшая часть более молодых и мобильных российских историков стремится усвоить современные подходы зарубежной исторической науки».

Но она одновременно отмечает существование методологического барьера внутри самой американской историографии между старшим и более молодым поколениями ученых. Хотя в вопросах методологии американские ученые наименее всего расположены к преодолению барьеров.

И здесь необходимо дать пояснение о тех «новых подходах», которые используют в своих работах современные англо-американские историки, на примере статьи К. Раффенспергера «Volodimer the Bold: A Counter-factual History of Eleventh-Century Rus’» («Володимер Храбрый: контр-фактическая история Руси XI в.»), которая вышла в журнале Russian History 18 сентября 2017 г. В ней автор излагает представления по проблеме моделирования «контр-фактической» истории, на базе которых моделирует свои версии о возможном ходе русской и восточноевропейской истории в случае, если бы старший сын Ярослава Мудрого Владимир пережил своего отца и унаследовал киевский стол.

Надо отметить, что моделирование истории в последние десятилетия XX – начале XXI в. стало одним из динамично развивающихся и популярных направлений современной исторической науки. Довольно часто теперь историки переходят от реконструкции реальных событий к моделированию альтернативной истории, то есть тех событий, которые могли бы произойти, но не произошли, а также последствий, которые они могли бы оказывать на развитие исторического процесса. При всех крайностях постмодернистского иррационализма и его внешнего полного несоответствия канонам научной методологии, американская академическая историография попала под его серьезное влияние. В результате снизился интерес к полномасштабным исследованиям. Теперь тематика научных статей и монографий, публикуемых современными американскими историками, как указывают даже современные СМИ, может повергнуть неподготовленного читателя в совершенное недоумение. Вот, например, названия статей из «Журнала американской истории» за декабрь 2006 г.: «Рассказ историй: политическое использование мифа индейцами чероки и крик», «Доротея Лэндж: фотограф как сельский социолог», «Договорное иконоборчество: роль ницшеанства в американской культуре XX в.».

Правда, в самые последние годы наметился сдвиг в сторону сциентизма и реализма. Вообще, постмодернизм – довольно-таки расплывчатое понятие, понимаемое историками и философами по-разному, однако общим местом которого можно считать отрицание объективной исторической реальности, отсутствие объективной истины, а основной ценностью является не знание, а личный опыт, где допустимо создание «альтернативной истории». Известный западный философ Ф. Анкерсмит сравнивал историю с деревом: ранний модернизм делал акцент на стволе дерева, на исследовании механизмов истории, цельности в ее видении. Историзм и поздний модернизм сфокусировал внимание на ветвях дерева, пытаясь предложить новые исторические подходы (например, история идей), но также надеясь сказать что-то и о стволе. Постмодернизм сосредоточил внимание на листьях дерева, то есть отдельных событиях и фактах, оставляя за рамками исследования общие, глобальные исторические вопросы и проблемы. Конечно, исходя из этого можно заключить, что моделирование истории на основе изучения альтернативных вероятностей является полезным, поскольку предоставляет нам возможность шире взглянуть на исторический контекст той или иной эпохи, а также понять, с каким выбором сталкивались те или иные исторические деятели в разное время и почему они поступали так, а не иначе. Как верно, по нашему мнению, отмечает К. Раффенспергер, такой подход не делает реконструируемые подобным образом события более реальными, однако помогает историкам лучше понять, что и почему произошло. Благодаря такого рода моделированию приходит понимание, что история – это не однонаправленный, жестко заданный процесс, но целая сеть, которая состоит как из событий, которые произошли на самом деле, так и из нереализованных вариантов. И поэтому изучать эти последние не менее важно, поскольку таким образом мы расширяем как свои знания о прошлом, так и находим решения тех проблем, которые возникают или могут возникнуть в современном мире, и понимаем, как многое зависит в истории от того или иного случайного или осознанного выбора.

В статье автор пишет, что «если бы Владимир, старший сын Ярослава Мудрого, унаследовал власть, история Руси, а возможно и Европы, могла бы измениться». Конечно, автор сразу оговаривается, что его версия событий не является исторически достоверной, однако отмечает: «Цель такого риторического умственного упражнения заключается в том, чтобы предложить новый подход к имеющемуся блоку информации, которым мы располагаем. Рассмотрение непроизошедших политических решений, наследований и династических браков может дать нам понимание условий и предпосылок произошедших событий. В исторической науке существует тенденция принимать на веру некоторые необъективные утверждения, а рассмотрение их с контр-фактической точки зрения помогает проливать на них новый свет… Мое предположение заключается в следующем: если бы Владимир Ярославич прожил дольше, очень многое бы изменилось, включая роль различных ветвей династии на Руси и в восточноевропейской политике. Также, возможно, изменилось бы место Руси в Европе в целом».

Итак, описанные выше события и их последствия могли, по мнению К. Раффенспергера, привести к еще более тесным связям между Русью и Европой, и трудно в этом с ним не согласиться. И все же исследователь задается вопросом: были бы эти связи достаточными, чтобы решить проблемы, возникшие в результате северных крестовых походов и монгольского вторжения на Русь в XIII в. Однако, по нашему мнению, у данного подхода есть и другая сторона. Чрезмерное увлечение реконструкцией альтернативных событий и представление истории только как истории нереализованных возможностей привело к появлению антинаучных построений в духе «новой хронологии» или «альтернативной истории» и т. д., чему в немалой степени способствовала и официальная историческая наука почти полным отсутствием критических работ. Кроме того, существует и еще одна опасность – политизация истории, которую мы наблюдаем сегодня повсеместно. Ведь если объективно исторической реальности не существует, если истина, как считает Х. Кёллнер, – «это то, что убедительно и правдоподобно для универсальной аудитории», то вполне допустимо создавать «свои», «национальные» истории, которые зачастую не согласуются с источниками и служат единственно орудием идеологической борьбы с соседями, как это сейчас и происходит на постсоветском пространстве. Недаром же один из наиболее известных и уважаемых философов-постмодернистов Х. Уайт считает, что «прошлое, помимо всего прочего, есть территория фантазии». Подобные моменты мы находим и в работах К. Раффенспергера. Так, в своей последней книге «The Kingdom of Rus’», вышедшей в сентябре 2010 г., К. Раффенспергер указывает: «Некоторые националистически настроенные историки в Украине и России заявляют исключительные права на это [Древняя Русь] название, полагая, что оно дает их правительствам историческое право на управление Днепровским регионом, который был ядром средневековой Руси (это четко видно на примере присвоения истории Руси Владимиром Путиным и его притязаниям на украинские территории)». Естественно, что все вышеописанное не способствует объективности исторических исследований. Одним из выходов из этого положения, который мы предлагали в некоторых своих предыдущих работах, может стать выработка единых, общепринятых критериев и определений для базовых исторических понятий, однако такой подход отметается многими современными историками, которые считают, что это приведет «к концу науки и исследовательской деятельности», и опасаются, что в результате будет сужено поле для их собственных научных изысканий. С таким мнением крайне сложно согласиться, ведь наличие четких критериев никогда не являлось преградой для научных изысканий. Наоборот, при наличии такого рода критериев исторические исследования станут более объективными и понятными, а вот количество пустых и псевдонаучных публикаций, наверное, сократится. Иначе история становится игрушкой, забавой для сильных мира сего. Тем более что всегда найдутся «историки» для «чего изволите».