Читать книгу - "Лики Срединного царства. Занимательные и познавательные сюжеты средневековой истории Китая - Алексей Бокщанин"

Порывы ледяного ветра несли из пустыни Гоби мелкий песок. Он забивался во все щели и хрустел на зубах. Солдаты цинской армии — маньчжуры, монголы и китайцы — зябли и жались к слабому пламени костров. Сюда, в малонаселенную и открытую всем ветрам Южную (Внутреннюю) Монголию, войска императора Сюанье вернулись из успешного похода в Халху. В июне 1696 года в битве у Чамдо на реке Терельджин-гол они наголову разгромили войско ойратского правителя Галдана Бошокту-хана, стремившегося объединить под своей властью всех монголов — ойратов, халхасов и южан. Теперь же, зимой, армию разместили, по сути, под открытым небом. Палатки, шатры, навесы и жалкие костры не спасали от холода и ветра. К крепким морозам добавилась нехватка продовольствия и фуража для лошадей и верблюдов. В войсках начался приглушенный ропот, от солдат и офицеров он перекинулся к военачальникам. Все знали, что находящийся при армии император в своей ставке в городе Нинся жаждет захватить Галдана живым или мертвым. Что уже есть приказ Сына Неба опять идти походом на Халху, чтобы добыть голову ойратского хана. Но в Халхе выпал такой глубокий снег, что кони не могли копытами добывать себе оставшуюся с осени траву. Зная все это, военачальники — маньчжурские князья не сразу, однако, решились обратиться к императору с просьбой отложить выступление. Их разногласия с Сюанье по поводу ведения войны назревали давно. Сюанье нужна была скоротечная, рискованная и беспощадная кампания, рассчитанная на уничтожение Галдана и его войска. Они же желали затяжной борьбы без особого риска. Поначалу, то есть с 1690 года, они именно так и действовали, но в 1696 году Сюанье взял руководство в свои руки, создал 85-тысячную армию, перебросил ее через пустыню Гоби и глубоко вторгся в Халху. Военачальники-князья сделали попытку вернуться к своему «спокойному» варианту. В мае 1696 года дядя императрицы — князь Сонготу, канцлер Исанъа, дядя богдохана по материнской линии князь Дунго-вэй и другие сановники, якобы боясь за жизнь Сына Неба, подали ему доклад с советом вернуться в Пекин. Мол, не дело, когда богдохан покидает столицу и как обычный полководец ведет войска в глубину суровой северной страны, лежащей далеко за Великой стеной! Для этого есть опытные военачальники! Император же должен править, сидя в своем дворце на «драконовом троне». Прочитав сей документ, Сюанье понял, зачем его так заботливо хотят удалить из армии. Не выйдет!

Когда авторов доклада торжественно впустили в желтый огромный шатер Сына Неба, разразилась буря. Богдохан вскочил с походного кресла-трона. Всегда сдержанный и уравновешенный, Сюанье топал ногами и в бешенстве кричал над их склоненными головами: «Мы казним тех, кто не идет отважно вперед! Мы покараем топчущихся на месте и отступающих! Раз наша армия прибыла уже сюда, Галдана нужно схватить и уничтожить! Как же можно трусливо отступать?!» Он был страшен в неистовом гневе. Таким его никогда не видели, и это поразило их больше всего. Поняв, что перечить и бесполезно и опасно, князья и сановники, пятясь и низко кланяясь, покинули шатер.

И вот в декабре 1696 года конфликт возник снова. Князья и сановники опять решились перечить своему повелителю. Они собрались в одном из внутренних двориков местного ямэня в Нинся, превращенном во временную резиденцию богдохана. Вместе с несколькими чиновниками императорского двора их провели в покои Десятитысячелетнего Господина. Едва выйдя к ним, он все понял, и его лицо окаменело. После обычных коленопреклонений и земных поклонов вперед вышел один из чиновников Дворцового управления. Пав на колени, он подал Сюанье доклад, почтительно, но твердо сказав при этом, что армия ощущает недостаток продовольствия и в случае похода скоро кончатся съестные припасы, предназначенные для Сына Неба и его свиты. Подтекст сказанного был предельно ясен — бросок в Халху надо отложить! И вновь, как в мае, повторилась сцена монаршего гнева. Однако на этот раз ярость, клокотавшая в императоре, вылилась не в крик, а в действие. Скомкав доклад в руке, Сюанье кивнул на смельчака и негромко приказал: «Схватить бунтовщика. Плаху под мои окна. Казнить. Палача сюда. Живо». В наступившем мертвом молчании чиновника вывели во двор, под окнами появилась переносная плаха, глухо прозвучал удар тяжелого двуручного меча, и палач поднял за косу отрубленную голову. Все молчали. Тогда заговорил Сюанье: «Я лучше буду есть один снег, но не поверну обратно свои войска. Запомните это!» Тем не менее император отложил зимний поход.

Борьба с Ойратским (Джунгарским) ханством из-за Хал-хи потребовала от молодого властелина тонкого расчета, хитрости, лицемерия, терпения, смелости, решительности, мобилизации всех духовных сил. Сюанье всемерно стремился предотвратить возникновение на северо-западной границе Цинской империи единого Монгольского государства. В нем богдохан видел реальную опасность и грозное препятствие для будущей маньчжурской экспансии. В самой Халхе Сюанье умело натравливал одних ханов на других, а когда те слабели во взаимной борьбе, стремился стать арбитром, потихоньку подчиняя себе и тех и других. Феодальная раздробленность и постоянные междоусобицы делали эту страну доступной для иностранного подчинения. Грозным претендентом на эту лакомую добычу и опасным соперником Сюанье явился ойратский хан Галдан, стремившийся объединить под своей властью всех монголов. В этом ему всячески помогали иерархи ламаистской церкви Тибета и правители Лхасы, давшие своему воспитаннику и союзнику титул «Бошокту-хан», то есть «Благословенный владыка». На первой, дипломатической, стадии борьбы против него Сюанье проявил себя тонким и умным политиком старой китайской имперской школы. Им в ход было пущено все — нарочитая поза «миротворца», справедливого посредника, вдохновенного моралиста, и «отеческое» увещевание, и аффектация «дружеских» чувств. Лицемерие, вероломство и обман сочетались с умелым разжиганием конфликта, направлением его в нужное Пекину русло. Параллельно велась скрытая подготовка грозной воинской силы для неожиданного удара по обманутому пышной риторикой Галдану. Своим советникам Сюанье говорил: «Если… я лично не схвачу и не уничтожу этого бандита, то буду сожалеть», а самому «бандиту» в то же самое время он предлагал «установить навеки мир и дружбу».

При этом навязчиво повторялся тезис об изначальной подчиненности всех монголов династии Цин, о необходимости присылать «дань» и самим приезжать на поклон к богдохану. Только Сын Неба может разрешить запутанные и кровавые дрязги халхаских ханов и тайджи, а главное — их конфликт с ойратами. Только он в состоянии разобраться со своими «данниками». Как и все императоры Китая, Сюанье считал себя всемирным монархом — правителем всей суши, то есть Поднебесной. «Мы (то есть Сюанье. — Авт.) управляем Вселенной. Народы всей земли — наши дети», — провозглашал он, подчеркивая свое одинаковое «отеческое» отношение как к своим («внутренним»), так и к чужим («внешним») народам — «детям». Претензии Сюанье на мировое господство и восприятие «внешних» стран и государей только как изначальных «данников» династии Цин проистекали из древней концепции «мироустроительной миссии», провиденциального предназначения богдохана, его «священного» права и сакральной обязанности перед Небом мирить и карать, поощрять и порицать, увещевать и поучать, судить и миловать правителей соседних стран. Маска миротворца и благодетеля, воспитателя и честного судьи, слова о милосердии, «забота» о судьбах монголов и ведение двойной игры — все было пущено в ход Сюанье.