Читать книгу - "Тени, которые проходят - Василий Шульгин"

— Садитесь. — Затем добавил: — Мне надо кое-что у вас спросить.

Я сел, а он продолжал:

— Я не задержу вас. Вы только ответьте на один вопрос. Уже нужно резать или еще не нужно?

Вопрос был ошарашивающий. Я довольно долго думал, пока ответил:

— Еще не нужно.

— Благодарю вас, больше вопросов у меня нет.

Я вернулся в комнату, где заседали, и продолжал слушать добронамеренные предложения. Но в ушах у меня звенело: «Уже нужно резать?»

* * *

Теперь, в сентябре 1918 года в Екатеринодаре, штабс-капитан Покровский, ставший генералом, не спрашивал меня, нужно ли резать. Он рассказывал мне, как он режет:

— Нужно, чтобы пролилось как можно больше крови.

Я спросил:

— Чьей крови?

— Это безразлично. Всякой крови. А можно обойтись и без крови. Можно вешать. Вот, например, я повесил триста китайцев. Они вешали друг друга с заметным удовольствием. А последний китаец сам спрыгнул с ящика в петлю, приятно улыбаясь.

Покровский тоже засмеялся. Затем продолжал:

— Они, большевики, поймали сельского попа, обрезали ему волосы, нос и уши и закопали в навоз. Это узнали мои казаки. Они погрузили этих убийц в телегу и возили с собой, на всех привалах их пороли, пока не запороли до смерти. На кровь, на жестокость нужно отвечать жестокостью.

После этого он распрощался.

* * *

Забегаю вперед. Когда взбунтовалась Кубанская Рада, Покровский просто перевешал их¹⁰⁴.

И еще забегаю вперед. Он эмигрировал. В эмиграции, кажется, это было в Болгарии, какие-то коммунисты убили его самым жестоким образом¹⁰⁵.

* * *

Кроме редактирования газеты «Россия» и сопряженных с этим разговоров с разными лицами, мне приходилось доделывать так называемое Особое совещание.

Генерал Алексеев был против образования при нем некоего Кабинета министров.

— Министры, — говорил он, — будут тогда, когда образуется Всероссийская власть с местопребыванием в столице государства. Здесь же нужно образовать какой-нибудь орган, выполняющий функции правительства, но не под таким названием.

Тогда я предложил назвать этот орган при генерале Алексееве, как верховном руководителе Добровольческой армии, Особым совещанием (во время войны я работал в Особом совещании по обороне). Это название было принято. И я набросал проект положения об Особом совещании, а развил его и доделал генерал Абрам Михайлович Драгомиров. Он был назначен помощником генерала Алексеева по гражданскому управлению на территории Ставропольской и Черноморской губерний, находившихся под контролем Добровольческой армии.

Меня включили в число членов Особого совещания на правах «министра без портфеля». Положение об Особом совещании было утверждено генералом Алексеевым 18 августа, и оно (Особое совещание) начало функционировать¹⁰⁶.

* * *

Мне запомнилось заседание под председательством генерала Алексеева, когда приехал бывший член Государственной Думы Гегечкори¹⁰⁷. Генерал Алексеев был уже очень болен. Он сидел в кресле, обложенный подушками. Однако Гегечкори надо было выслушать. Последний предлагал от лица грузинского правительства совместную деятельность с Добровольческой армией на известных условиях. Но предложение это было отклонено не без моего участия.

Я совсем не помню, как я возражал Гегечкори, но думаю, что и для генерала Алексеева было неприемлемо образование какого-то местного правительства с министрами, так как он не признавал такую самодеятельность, утверждая, что министры будут в Москве или Петрограде. Думаю еще, что в то время военные силы грузинского правительства были слабы, так что объединение с ними не представлялось выгодным. Пришлось бы защищать еще и Грузию.

* * *

В то время при Добровольческой армии не было представительства держав, кроме совсем молодого французского дипломата Гокье. Мне поручили помочь ему устроиться. Я это сделал, предложив ему комнату в том же доме на Графской улице, где поселился и я. Так как Дарья Васильевна почему-то стала хозяйкой в этом доме, то она сделала все возможное, чтобы французу было удобно. Он это очень оценил. Конечно, мне приходилось часто беседовать с Гокье о многом. И я запомнил следующее его замечание или, лучше сказать, предсказание:

— Конечно, вы ведете борьбу с Лениным, и Франция в этом будет вам помогать. Но когда-нибудь вы, как русский патриот, поймете, что Ленин большой человек.

* * *

Затем Гокье, который чувствовал себя усталым, захотел совершить прогулку к морю. Мне было поручено поехать с ним. Мы поехали. Я взял с собою поручика Шевченко, из казаков, который был при мне вроде адъютанта.

В качестве секретаря поехала и Дарья Васильевна. И потому еще, что французу это было очень приятно. Но неожиданно пришлось взять еще одну даму. Это была восемнадцатилетняя девушка, дочь моего помощника по газете «Россия» Каракозова. Он очень настоятельно просил взять его дочь с собою. Так как она слишком подчеркнуто благоволила к главному редактору «России», то есть ко мне, то это не представлялось удобным ввиду Дарьи Васильевны, которая не возражала, конечно, но украдкой всплакнула. Однако, принимая во внимание, что Софочка говорила по-французски как настоящая парижанка (ее мать была француженка, и сама она в Париже родилась), я решил ее взять.

Поехали. У нас было два купе. Одно для Гокье, другое для остальных. Софочка, разумеется, продолжала заигрывать со мною, Дарья Васильевна старалась этого не замечать, Шевченко тоже.

Наконец, мы приехали на станцию Тоннельная, близ Новороссийска, где пересели в экипажи, чтобы ехать в Анапу. Перевалив через горы, попали в степь. Дул ветер, но извозчики были лихие, и шарфы дам развевались по ветру.

Приехали в Анапу. Гокье поместили в какой-то гостинице, а сами заняли дом на берегу моря. Этот дом мне очень понравился, и я даже задумал его купить. План этот был фантастический, но все же имел некоторые основания. Когда я уезжал из Киева, «Аз» (А. И. Савенко) предложил мне:

— Обстоятельства складываются так, что вам было бы выгодно продать вашу киевскую усадьбу. Я имею в виду покупателя. Он даст за нее один миллион рублей.

В то время рубль стоил десять копеек, таким образом, усадьба стоила сто тысяч, что и соответствовало ее стоимости в мирное время.

Я согласился и уехал. Совладелицей этой усадьбы (Караваевская, 5) в какой-то части была моя сестра Лина Витальевна. С ней по моему отъезду Савенко и вел переговоры. Но она категорически отказалась продавать усадьбу, очевидно, рассчитывая, что немцы победят, Скоропадский удержится и усадьба останется за ее владельцами. Я, конечно, не знал, как шли дела с продажей усадьбы в Киеве, и потому присматривался к дому в Анапе, который к тому же и продавался. Все это были пустые расчеты.