Читать книгу - "Гвардия советского футбола - Олег Лыткин"

Я ведь уже и армию отслужил. Бывал кое-где. Кое-что видел в жизни. Но вот робею и только смотрю, смотрю…

Автобус меж тем не ждет, он едет, автобус-то. Из Лужников вырулил, набережная, река, свернул куда-то, в переулочки. И темнотища кругом. Осень. А матчи тогда в семь часов начинались. Слышу, говорят, едут на базу. А мне-то зачем на базу? Мне-то домой надо.

Да и не пустят на базу. Надо где-то сойти… А где?

Наклоняюсь к соседу, спрашиваю про метро. Парень плечами жмет, не знаю я, говорит, про метро. И спит себе. Я другого, запасного, тихонько спрашиваю: «Мне бы, мол, выйти, желательно, у метро. Не скажете, какая тут поблизости станция?» «Не-а, — сопит, не поворачивая головы, — я не в курсе. А метро мы уже проехали».

Ну, я приуныл, пялюсь в окно, хочу понять, где едем — и не понимаю. И тут… Вижу боковым зрением: поднимается фигура из первых рядов и идет прямо ко мне.

Стрельцов!!! Присаживается спокойненько рядом и объясняет ровным таким голосом, что вот теперь мы едем туда, а потом повернем и если тут, на повороте, сойти и пойти правее, а там немного свернуть переулочком, то минут через семь аккурат станция метро и будет.

Так он мне это, как родному, рассказывал, что я сразу всё понял. Слез, где сказали, иду к метро, ликую, курю, вспоминая его интонацию, и думаю про себя: «Вот… Ты, Серега, сегодня получил от самого Стрельца пас на выход. Рассказать кому — не поверят. Засмеют. Лучше и не рассказывать».

А дорогу он мне объяснил — тютелька в тютельку.

…Глава близится к завершению. К последней точке. Как не предоставить слова Эдуарду Анатольевичу?

Итак, Эдуард Стрельцов. «Вижу поле». Запись Александра Нилина.

«…Теперь можно сказать, что лучше было бы совсем не играть, чем играть за дубль. И „ахилла“ бы не порвали.

Главное, ведь глупо порвали. Сколько меня прежде ни били на поле, как и всех, впрочем, нападающих, я редко жаловался — судьба. Но в дубле я не был опасным форвардом. Не разжигала меня совершенно игра на таком уровне. Играл без большого азарта…

И вдруг, пожалуйста, играем с дублем московского „Динамо“, и Никулин — защитник, чья грубость никому не в новинку, но здесь-то мог бы, кажется, укротить себя — подкатывается под меня. Да так, что я прямо вскрикнул от боли.

„Ахилл“ — травма из тех, после которых часто и не возвращаются в футбол. А еще вот в таком странном для себя качестве — и без травмы списывают…

Пока лечился — операция, конечно, и прочее — я почти успокоился. Такой уж характер — верю, что хорошее со мной еще случится, хотя сколько раз в этом обманывался.

„Торпедо“ к тому же играло тогда очень средненько. И я поверил, что вернусь и снова придусь ко двору.

Теперь-то я понимаю, что надежды практически не было — и лучше бы мне не возвращаться.

Мне намекали, а я не понимал. Я привык играть в футбол — привык, вернее, жить футболом. И даже про тренерскую работу не хотел слышать. Сгоряча я бы тогда перешел в другую команду и еще бы поиграл. Конечно, правильно, что руководство заводское со всей настойчивостью отговорило меня от такого шага. Мы — те, кто играл в большой футбол, — не себе одним принадлежим. Я многим обязан автозаводу, „Торпедо“, и совершенно правильно, что жизнь моя и дальше оставалась с ними связана.

Я не хотел никому показывать своих переживаний. Держался неестественно бодро, хотя всё неестественное мне — нож острый… Кузьме, как видно, мое независимое от нынешнего положения в команде поведение, скорее всего, надоело. Он-то в свое время ушел безо всяких, а я вот резину тяну.

За дубль я больше играть не стал. Перед сборами звонил Кузьме: „Мне в Мячково приезжать?“ — „Как хочешь…“

Миша Гершкович единственный спросил: „Зачем ты уходишь, Анатольич?“

Мне приятно было, что именно он, игрок в расцвете лет, не понимает: почему я ухожу, не доиграв…

Но больше мне уже нельзя было оставаться при таком положении.

Я тихо-спокойно, как мне кажется, ушел.

В мире футбола ничего не изменилось без меня. А столько мне всего разного в разные годы было говорено: какой я необыкновенный, как же будет без тебя…

А вот так».

Раньше у стадиона «Торпедо», на заборе, висели жестяные футболистики в разных маечках, согласно командным цветам. Табличка первенства лесенкой такой получалась. После игры тут собирались люди, беседовали, курили, спорили. Фанатов еще не было никаких, и милиция со стадиона людей не торопила.

Мне запомнился спор двух старичков — спартаковца и торпедовца. Первый долго-долго, взахлеб говорил и на забор показывал: «Спартак» стоял куда выше «Торпедо». Второй долго молчал, стряхивал пепел в сторону. И сказал только одно: «Зато у нас есть Стрельцов!» Развернулся и пошел к шашлычной.

Я подавал мячи на матчах дублеров. Тогда на «Торпедо» играли только дублеры и трибуна была только одна.

Иногда нас прогоняли, потому что приходили ребята из торпедовской футбольной школы. Иногда — нет, видимо, они с кем-то играли.

Мы старались отличить и запомнить тех, кто попал сегодня в дубль, но вообще-то играет за основу.

На матче дублеров «Торпедо» и «Динамо» запомнился Ларин. Он бил так сильно, что штанги гудели. Мы в буквальном смысле дрожали и пригибались от ларинских зарядов. Но Стрельцов всё одно бьет сильнее, — утешал себя я.

Мой племянник болеет за «Торпедо».

Иногда мы вместе ходим на стадион, где уже нет жестяных футболистов, но есть две трибуны, подогрев, милиция и фанаты.

Камень на месте будущего памятника Стрельцову заинтересовал племянника.

— А кто это — Стрельцов? Расскажи! — попросил он с настойчивостью десятилетнего человека.

Вот я и рассказываю.