Читать книгу - "Тибет и Далай-лама. Мертвый город Хара-Хото - Петр Козлов"

Внешний вид Пиньфанской долины, оживленной системою Чагрын-гола, в нижнем течении^[166] именуемого речкою Пинь-фань-хэ, усыпанной разбросанными там и сям пашнями, селениями и стадами скота, очень приветлив и привлекателен. Китайцы, видимо, заботятся о подсадке деревьев, и могучие тополя и ивы служат украшением общего пейзажа.

Речка Чагрын-гол, или Пинь-фан-хэ берет начало из родников, выбегающих от вечно снеговых вершин Кулиан и Лиан-чжу – отстоявших от нашего маршрута к северо-западу в доминирующем к северу выступе Нань-шаня^[167], который здесь образует восточную часть громадной, нигде не прерывающейся горной стены, огораживающей собою все нагорье Тибета к стороне южной Гоби и котловины Таримского бассейна. Эта гигантская ограда, принадлежащая системе Куэн-луня, несет по местностям различные названия и имеет различный физико-географический характер; хотя общий топографический ее склад одинаков на всем или почти на всем протяжении и представляет, подобно тому как для некоторых других хребтов Центральной Азии, только в большем масштабе, полное развитие дикого горного рельефа к стороне наиболее низкого абсолютного поднятия, наоборот, несравненно меньшее распространение тех же горных форм в противоположном склоне на более высокое плато.

В районе нашего пересечения Чагрын-гола или Пиньфанской речки, по вершинам правого берега, круто опускающегося к воде красными глинами, живописно выделяются постройки двух китайских пагод, или храмов: Тан-тан-мяо и Лун-ван-мяо. В последнем храме, посвященном богу вод, ежегодно возносятся особенно усердные молитвы о ниспослании источника существования – дождя.

По долине реки там и сям произрастают: василистник (Thalictrum minus), перелеска (Anemone rivularis), подмаренник (Galium verum var. leiocarpum [G. verum L.]), полынь (Artemisia sooparia), очанка (Euphrasia Kozlovi [Euphrasia sp.]), Odontites rubra, Myricari germanica и белолозник (Eurotia ceratoides), а по песчаному руслу – ильм (Ulmus pumila), тололь (Populus Simonii), донник (Melilotus suaveolens, M. lupulina [Medicago lupulina]), та же перелеска, другой василистник (Thalictrum petaloideum), кермек (Statiee aurea), Panzeria lanata, Chamaerrhodos sabulosa, Gypsophila, Potentilla и Mentha.

По низинам и отмелям долины речки, в особенности там, где залегала серая галька, экспедиция встретила оригинальных серых куликов – серпоклювов (Ibidorrhynchus struthersi), по соседству с которыми держались серые цапли и зуйки (Aegialites dubia [Charadrius dubius]), а несколько ближе к городу – полевые воробьи, стрижи, вороны, сороки, коршуны и сокол-чеглок (Hypotriochis subbuteo).

Без особого труда мы переправились вброд через речку и остановились лагерем под южною стеною самого города.

Город Пинь-фань основан, как говорят, около трехсот лет тому назад и окружен солидной крепостной стеной, облицованной кирпичом, с округлыми башнями по углам и массивными фланкирующими выступами, увенчанными изящными вычурными беседками по середине каждой стороны крепости. Население города состоит из торгового класса, земледельцев, чинов администрации и гарнизона, в рядах которого есть пехота, кавалерия и артиллерия – всего номинально в количестве пятисот человек; на самом же деле – вдвое меньше. Войска вооружены винтовками различных систем, а артиллерия имеет даже пять медных пушек, перевозимых лошадьми парной запряжки. Вне службы солдаты живут по домам и отправляют свои частные работы, но должны всегда быть готовы по первому требованию явиться к месту назначения. Пинь-фаньцы уверяли нас, что гарнизон сильно нуждается в средствах, так как денежное довольствие властями не высылается.

Время дневки в китайском городе пролетело незаметно; утро прошло в писании письма-отчета профессору Д. Н. Анучину в Москву, а после полудня мы с Четыркиным отправились купаться и в компании подростков-китайчат^[168] с наслаждением поплавали и освежились в светлых водах спокойного рукава Чагрын-гола. Торговцы, пронюхав о богатом русском караване, весь день наводняли наш бивак, предлагая хлеб, зелень, дрова и даже бурханов. Золоченые изображения китайских и монгольских божеств расценивались ими очень дорого, в особенности статуэтки красного толка, или староверческие, якобы некогда украденные из монастыря Барун, или Цзун-хита монгольского княжества Алаша.

Двадцать второго июля в жаркое душное утро экспедиционный караван оставил Пинь-фань и направился в сторону Синина, избрав кружную западную с незначительными перевалами дорогу. Вообще следует заметить, что в восточном новом для меня пересечении Нань-шаня характер последнего значительно видоизменен в сравнении с его более западным районом, где не только средние, но и окраинные цепи богаты кристаллическими выходами в виде острых вершин, пиков или мощных скал, громоздящихся одна на другую в живописном чарующем глаз величии. Здесь же путешественник сравнительно легко поднимается на вершины перевалов, даже с верблюжьим караваном или в китайской телеге, запряженной лошадьми или мулами, так как везде преобладает лёсс, большей или меньшей мощностью прикрывающий главным образом хан-хайские песчаники, хан-хайские красные отложения и лишь в небольшом количестве известняки или кремнистые сланцы. Колесные дороги глубоко врезаны в лёссовые толщи и бороздят поверхность траншеями, в которых встречным путникам очень трудно, а местами даже и невозможно разъехаться.

Растительность в восточном Нань-шане и в частности в Северо-Тэтунгском хребте довольно жалкая: мы не нашли ни лесов, ни кустарников, ни даже альпийских лугов, о которых мечтали. Постоянные речки и ручьи отсутствовали, и местные жители пользовались исключительно колодцами, глубиною от десяти до пятнадцати саженей [от 20 до 30 м], откуда студеную (от 0,5°С) воду добывали при помощи воротов. Стада утоляли жажду в грязных, застоялых прудах, вырытых исключительно для этой цели.

Путь от Пинь-фаня к Синину довольно оживлен: обнесенные глиняными или каменными стенами селения, пашни и луга тянутся почти непрерывной чередой; благодаря изрядному количеству проезжающих, в ближайших к дороге населенных пунктах возникли настоящие постоялые дворы. Особенно памятно мне одно селение, Син-джан, у перевала Син-джанфолии^[169], с хорошим, по всем правилам заезжим двором; кругом, на всем видимом пространстве, раскинулись по высотам поля, где уже приступали к уборке хлебов (преимущественно пшеницы и ячменя), а среди них красиво выделялась маленькая часовня Нан-нань-мяо, основанная семьсот лет назад подвижником хэшеном и посвященная богу плодородия^[170]. С вершины перевала Северо-Тэтунгского хребта виднелись мягкие очертания Южно-Тэтунгских гор, а из-за них массивной стеною выступал хребет Нан-да-шань, простиравшийся вдоль течения правого берега реки Синин-хэ.