Читать книгу - "Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - Винсент Дж. Питтс"

Не давая Сегье шанса опомниться, Фуке пошел в атаку. Он написал план в минуту испуга, не зная, как кардинал решит с ним поступить, но в итоге стороны достигли понимания. Таким образом, вся схема была «фантазией», и он никогда ни с кем ее не обсуждал; а заговора без заговорщиков не бывает. Те, кто в стремлении опорочить его обнародовали эту химеру, на самом деле доказали совсем другое. А именно – что план по дискредитации Фуке под руководством Кольбера разворачивается уже давно. Еще одно тому доказательство можно найти в бумагах суперинтенданта. Это письмо Кольбера кардиналу от 1659 года, в котором он клевещет на Фуке. Также в нем он призывает собрать Палату правосудия с Талоном в качестве обвинителя и Фуке в роли главной мишени. Копия письма (как уже говорилось, перехваченного агентами Фуке^[795]) частично сделана рукой Гурвиля. Из письма Фуке узнал о ненависти врагов ^[796].

Сегье, оправившись наконец от удара, пытался бороться. За два года (1657–1659) в план несколько раз вносились изменения – слишком много для игры дурного настроения. Фуке в ответ привел историю своих регулярных стычек с кардиналом в эти годы. Запись, повторил он, была просто способом выпустить пар. Или не более чем «фантазиями, излагаемыми на бумаге» по случаю каждой новой обиды тех лет, – «туманом и химерой» ^[797].

Сегье удалось риторически спросить: можно ли назвать «туманом» подкуп королевских служащих, кражу королевских денег, укрепление крепостей, строительство флота, который можно использовать против короля, и разжигание гражданской войны в королевстве? Фуке ответил, что теоретически это все, может быть, и дурно, но лучше, чем фактически содействовать вторжению врага. Он снова намекал на поведение Сегье во время Фронды ^[798].

Сегье опять попытался атаковать, заявив, что критиковать правительство означало критиковать государя. Нет, отвечал Фуке. Он опасался, что министр (Мазарини) воспользуется королевской властью, чтобы его уничтожить, и запись просто отражает этот страх. В качестве аналогии Фуке привел происходящее на глазах у очевидцев. Ведь, судя по тому, как идет процесс, может показаться, что в интересах государства – отбросить все нормы правосудия, чтобы уничтожить врага Кольбера, то есть его, Фуке ^[799].

Поскольку у Сегье закончились аргументы, Фуке без помех переформулировал свои тезисы, исправляя оплошности первоначальной линии защиты. Он напомнил слушателям о важных услугах, которые оказал во время Фронды. Он вновь сказал о подозрительном и часто вздорном поведении Мазарини, о стычках и обидах, породивших план из Сен-Манде. Что же касается более раннего признания, что он показывал план Гурвилю, он лишь подразумевал, что делился с Гурвилем своими обидами, однако документа не показывал. Фуке добавил, что именно Гурвиль иногда предупреждал его о намерениях Мазарини. Гурвиль помог также снять копию с кольберовского меморандума кардиналу в 1659 году ^[800]. Различие было важным. В отсутствие сообщников идея заговора рассыпалась, и оставались только глупые мысли, за которые ему и стыдно задним числом. Но привлекать к юридической ответственности за одни только мысли – таких прецедентов не было. «Ни одна судебная инстанция еще не делала ничего подобного» ^[801].

История Бель-Иля, продолжал Фуке, доказывает, что он никогда не вынашивал изменнических планов. После ареста Фуке немедленно предложил подписать приказ местному командующему подчиниться королевской власти – и так и поступил^[802]. Впрочем, это было не обязательно, поскольку командующий никогда не получал от него иных указаний, кроме как полностью подчиняться приказам короля. Фуке отметил, что сторона обвинения не допрашивала почти никого из упомянутых в плане, чтобы узнать, насколько он похож на настоящий план действий. Готовить его к исполнению действительно было бы «государственным преступлением», но этого не происходило. Настоящий заговор, настаивал Фуке, плелся против него самого. Этот заговор включал в себя, в частности, учреждение Палаты правосудия для разбора тех обвинений, на которые если уж он и должен был отвечать, то перед своими «естественными судьями», то есть перед парламентом^[803]. Чтобы гарантировать нужный результат, заговорщики активно вмешивались в ход допроса и манипулировали документами. Ими двигала тривиальная зависть к услугам, которые он оказал короне. Имена ответственных он готов назвать королю в любой момент, когда тот захочет его выслушать ^[804].

Чувствуя, что довел аргументацию до логического предела, Фуке остановился и спросил канцлера, будут ли его еще вызывать для показаний. Получив отрицательный ответ, он попросил у палаты разрешения пояснить кое-что из сказанного им раньше в связи с собственным финансовым положением. Обвинения по поводу плана из Сен-Манде стоят особняком, но многие из утверждений о его так называемых финансовых злоупотреблениях служат основой для обвинения суперинтенданта и его сотрудников в масштабном казнокрадстве. Тщательные разъяснения Фуке, устные и письменные, разбили много обвинений по конкретным поводам. Но остается один нерешенный вопрос общего характера. Мог ли Фуке, не залезая в королевскую казну, на одни только собственные средства позволить себе свой экстравагантный образ жизни? Пока нет убедительного объяснения этому обстоятельству, все остальные доводы защиты тоже могут выглядеть в глазах судей неубедительными. Поэтому он хотел бы сделать одно последнее усилие, чтобы прояснить вопрос.

Фуке повторил, что, если изучить его приходно-расходные книги и реестры, они покажут, что расходы не превысили сумм, доступных ему в виде доходов от собственного имущества и имущества жены, возврата с инвестиций, жалованья на занимаемых им высоких государственных должностях и средств, взятых в долг. Речь шла примерно о восьми, максимум девяти миллионах ливров. При необходимости он готов предоставить палате более подробные калькуляции. По идее, это должно было напомнить судьям, что обвинение, имевшее полный доступ ко всем его записям, так и не представило этого ключевого документального доказательства хищений ^[805].