Читать книгу - "Вторжение в рай - Алекс Ратерфорд"

— У меня четыре тысячи бойцов, рвущихся в схватку. Сообщи это своему совету. Нет… я сам явлюсь в Карабах. Я не для того перевалил с войском Гиндукуш, чтобы отдавать кому-то свои владения.

— Да, повелитель.

Посол преклонил колени, коснувшись лбом земли, и Бабур мысленно отметил, что этот важный сановник впервые склонился перед ним, как перед своим истинным владыкой.

— М-м-мы сов-в-ветуем п-подож-ждать, — промолвил Балул-Айюб, чье заикание усилилось от волнения.

Мрачный старик теребил свою длинную, шелковистую бороду. Бабуру подумалось, что хотя возраст и сан великого визиря Кабула внушают почтение к этому человеку, про образ его мыслей этого сказать нельзя. А вот остальные члены совета, казначей Вали-Гуль и Хайдар-Таки, хранитель печати, согласно закивали.

— Что толку от проволочек? Они только поощряют хазареев, внушая им, будто я их боюсь. На моей стороне авторитет придворного совета. Моя кровь дает мне право на трон. У меня есть войско. Что еще нужно?

— М-мы б-боимся з-за ж-жит-телей Кабула. Мухаммад-Муквим Аргун захватил в заложники видных горожан, в том числе и наших родичей. Он держит их в ц-цитадели.

— Если он причинит им вред, то ответит за это: я дам ему это явно понять. А также то, что я не еще один разбойник, решивший бросить ему вызов, но новый владыка Кабула, явившийся вступить в свои права.

Трое старцев переглянулись, и Бабур подумал, что его слова, похоже, достигли цели. А то, похоже, эти советники забыли, что, несмотря на капризы судьбы, он уже восседал на троне и править для него не в новинку.

— П-приказывай, повелитель. Да исполнится воля твоя.

Толстые глинобитные стены Кабула в свете осеннего солнца отливали абрикосовым цветом. За их кольцом Бабур видел нагромождение домов, дворцов, караван-сараев и мечетей. Это, конечно, не Самарканд, но с помощью здешних богатств он надеялся придать городу красоту и великолепие. А Кабул был богат, ибо лежал на пересечении караванных путей из Китая, Турции, Индостана и Персии. Советники с гордостью говорили ему о караванах более чем в двадцать тысяч лошадей, верблюдов и других вьючных животных, перевозивших ткани, самоцветы, сахар и пряности.

На севере, над городом, на вершине голой скалы высилась цитадель с отвесными стенами, прорезанными узкими бойницами. Бабур осознавал, как много глаз, включая глаза Мухаммада-Муквима Аргуна, наблюдают сейчас за ним, что вполне соответствовало его намерениям. Сопровождавшим его воинам он приказал надеть тяжелые доспехи и вооружиться самым впечатляющим образом. Сверкали шлемы и латы, острия длинных копий, мечи у поясов, секиры у седел. За плечами висели тугие луки и колчаны, полные стрел. У противника не должно было оставаться ни малейших сомнений в подавляющем превосходстве его сил.

В сопровождении колонны тяжело вооруженных бойцов Бабур медленно проехал вдоль городской стены по направлению к цитадели, остановился, приказал воинам сохранять боевое построение на случай вражеской вылазки и подозвал к себе Касима.

— Тебе снова предстоит послужить в качестве посла. Возьми сопровождающих и поезжай в цитадель — передашь Мухаммад-Муквиму мой ультиматум. Если он освободит заложников, не причинив им вреда, и до заката покинет город и крепость, я гарантирую ему свободный проход и не стану преследовать. В противном случае пощады ему не будет.

Бабур проводил взглядом своего посла, ускакавшего к воротам в сопровождении четырех воинов. Посланники всегда находятся в уязвимом положении, однако Касим уже выказывал свою отвагу в схожей ситуации, к тому же правитель не думал, что сейчас ему что-то угрожает. Вряд ли Мухаммад-Муквим осмелится его тронуть. Однако следовало принять еще кое-какие меры. Он подозвал Байсангара.

— Нужно, чтобы жители города узнали о моих условиях. Я приказал писцам размножить свое послание вождю хазареев. Возьми лучших лучников, пусть крепят грамоты к стрелам и пускают стрелы в город. Люди подберут их и прочтут мои слова.

Теперь ему оставалось только ждать. Через некоторое время коня окружила туча летающих кровососов, от которых серый скакун раздраженно отмахивался хвостом. Бабур соскользнул с седла, стреножил коня, чтобы тот мог переступать, но не ушел бы далеко, а сам, скрестив ноги, уселся на каменистую землю. Высоко над головой пролетал клин журавлей, небесных птиц — знак того, что Аллах пребывает с ним.

— Как думаешь, что он сделает?

Бабури уселся рядом с ним, держа в руке узду своего коня.

— Этот хазарейский разбойник? Он не Шейбани-хан. Не думаю, чтобы у него была хоть какая-то поддержка среди жителей. Он должен радоваться тому, что я отпускаю его восвояси.

— Ты изменился. А помнишь, как мы подрались и я сказал, что ты сам себя жалеешь?

— Ты тогда правду сказал, я прямо исходил от жалости к себе. А ты убедил меня в необходимости сохранять веру, потому что все еще может перемениться. Ты рос на улицах, и это сделало тебя мудрее меня. Возможно, отпрысков правящих домов не мешало бы в детстве выставлять за двери их дворцов, чтобы они учились сами о себе заботиться.

— Может быть, хотя кормежка на улицах отвратная… я уж не говорю о грязных старикашках, которые так и норовят затащить тебя в проулок.

Бабур рассмеялся.

Касим вернулся, когда почти уже вышло отведенное время и солнце висело над западным горизонтом едва ли на высоте копья. Вид у советника был довольный.

— Эти хазареи спорили между собой аж до драки, но Мухаммад-Муквим Аргун принял-таки твои условия. Он готовится выступить со своими людьми из цитадели и увести их на север. Войскам, находящимся в Кабуле, уже послан приказ присоединиться к нему. Он просит тебя задержаться здесь еще на два часа, после чего ты получишь Кабул и заложников.

— Он боится меня даже больше, чем я думал. А ты все сделал хорошо.

Как только это известие разнеслось по войскам Бабура, воины с ликующими возгласами принялись ударять мечами о щиты, а через некоторое время стал слышен и другой звук. Пусть поначалу он звучал слабо, но ошибиться было невозможно: то был шум, доносившийся из города. Жители Кабула тоже узнали о происходящем.

Бабур снова сел на коня и, неспешно выехав перед строем, обратился к своим людям:

— Одного нашего вида оказалось достаточно, чтоб этот выскочка обмочился. В скором времени он и его шайка уберутся отсюда, как побитые собаки, не смея даже гавкать, не то что кусаться. Пусть же они, убегая в ночь, слышат наш презрительный смех. Может быть, их мечи, не окрасившись кровью, и сверкают, но честь их потускнела.

Уже ночью, облаченный в пурпурное с золотом, цветами Кабула, одеяние, в сопровождении советников и воинских командиров, Бабур вступил в главную городскую мечеть. А ведь место для молитвы, отведенное для правителя, прямо напротив михраба, указывающего на Мекку, то самое, где молился, перед походом в Индию, Тимур, подумал Бабур, преклоняя колени и касаясь лбом холодного камня. И услышав, как мулла начал нараспев читать хутбу, совершая обряд, делавший его полноправным правителем, сердце его преисполнилось надежды и гордости.