Читать книгу - "Пролог - Николай Яковлевич Олейник"

люди есть, иначе скучно будет жить на свете, ох, как невесело! Женщина как женщина, чистая, аккуратная, не занимается, как некоторые, разными там коммерциями, благопристойная. Полиции до нее, слава богу, и дела нет. А у других что творится — ужас! Чуть ли не каждый день то аресты, то обыски...

Покружив по улицам и убедившись, что за ним нет «хвоста», Кравчинский наконец позвонил. Открыла Мария Константиновна.

— Вы, Сергей! — На лице удивление и страх. — Что-то случилось? Входите.

Порог перешагнул с каким-то неудержимым волнением. Вот оно, место, где сошлись ныне их взгляды, их мысли! Сколько и как разыскивают, вынюхивают его, а оно вот где, в самом центре. Выйди из дома — и Невский, масса людей, агенты, шпики... Какая же нужна выдержка, сила воли, чтобы сидеть здесь, работать!

— Так что же случилось, Сергей? — с тревогой переспросила Мария Константиновна.

— Ничего, ничего, — спохватился, успокаивающе ответил Сергей и прошел далее, в глубину квартиры.

Никаких следов, никакого стука. Открыты окна, со двора доносятся приглушенные шумы...

— Давайте зонтик, раздевайтесь, — уже спокойно проговорила хозяйка. — Вы ведь впервые...

— Впервые. Не хотел беспокоить.

Они прошли в самую дальнюю комнату, вернее, в две спаренные, и только здесь Сергей понял, что это и есть типография, святыня, ожидавшаяся ими столько лет, вымечтанная и здесь, и там, в изгнании, за границей. Несколько касс, шрифты — прямо на столах, без специальных верстаков, банки с чернилами, щетки из какой-то пружинистой массы, маленький ролик и тут же, рядом с ним, большой, похожий на вал, обтянутый сукном... Вот это и вся она, первая в империи «вольная типография», в которую столько вложено, на которую возлагается столько надежд. Почему-то вспомнилось, как они носились с идеей создания подпольной типографии в имении Ярцева; как в Женеве организовывает издание революционной литературы брошенный своей «Громадой» Драгоманов... Вспомнился и Лизогуб — помещик, богач, обрекший себя на нищету, все отдав грядущей революции...

— Вот здесь все наше хозяйство, — словно извиняясь, проговорила Мария Константиновна. — Знакомьтесь, Сергей. Это Василий, его вы знаете. А вот Марийка, моя тезка, — улыбнулась хорошенькой, совсем еще юной блондинке, с каким-то постоянным нервным напряжением на лице. — А это... Птица. — Она остановилась возле высокого, худощавого парня с восковым цветом лица, занятого у наборной кассы.

Сергей со всеми поздоровался.

— Произошел интересный случай, — сказал он. — Событие на первый взгляд будничное, но стоящее того, чтобы о нем узнали читатели. — И он рассказал об аресте и побеге Михайлова.

Рассказ оживил присутствующих, даже Птица и тот рассмеялся.

— Слава богу, — сказала Мария Константиновна, — целый год здесь работаем, и — тьфу, тьфу! — ни одна собака не пронюхала.

— Я рассказывал товарищам — не верят, — живо откликнулся Кравчинский. — Сам градоначальник утверждает, что этого не может быть.

— Главное наше правило — не прятаться, — говорила Мария Константиновна. — В квартире бывают все, ежемесячно приходят полотеры. Я умышленно ищу случая, чтобы почаще заманивать к себе дворника, — пусть смотрит, знает, ведь его первого спросят в случае чего.

— А недавно мы подняли визг, будто крыса забежала, — смеясь, добавила Марийка. — Дворник все обшарил, обнюхал — пусть теперь попробует что-нибудь сказать.

Кравчинский слушал, радовался хорошему настроению печатников, а в душе каким-то укором оседала мысль. А мы еще ропщем, жалуемся на трудности и сложность условий. Что же говорить им, работающим на этой добровольной каторге? Целыми неделями не выходят, не видят света. А этот Птица вообще замуровал себя в четырех стенах. Без паспорта, без вида на жительство... Какие у него добрые глаза! И сколько в них тоски! А ведь ему едва перевалило за двадцать, жизнь только начинается. Сколько же он протянет здесь, туберкулезный, истощенный, в этой едкой свинцовой пыли?..

Номер был уже сверстан, готов к печати, однако все согласились, что заметку надо поместить.

Сергей здесь же набросал текст и, пока набирали, снял какую-то информацию, освободив место для свежего материала.

...Часа через полтора Кравчинский попрощался, ушел. Его ждали дела, о нем беспокоились дома, а он, смешавшись с людским потоком, не торопясь шел по Невскому. На сердце было легко, его охватило чувство гордости. Нет, размышлял он, таких не запугать, не сбить с пути.

XXV

Это было громом среди ясного неба, внезапно обрушившейся лавиной.

Хотя после ареста Трощанского и ждали разных неожиданностей, все же известие, принесенное Дворником, потрясло.

Арестованы Малиновская, Коленкина и еще кое-кто из товарищей. Арестован и Адриан, непосредственный участник убийства Мезенцева. Малиновская и Коленкина оказали вооруженное сопротивление. Все произошло в одну ночь!

— Трудно, невозможно поверить, — повторял Сергей. — Вы убедились в этом? — спрашивал у Морозова и Любатович, пришедших вслед за Дворником.

— О ночных арестах я узнал от Анненского, — отвечал Морозов. — Их кухарка знакома со служанкой Малиновской. Утром женщины встретились в магазине...

— Как же в таком случае полиция выпустила служанку Малиновской? — прервал Кравчинский.

— Ее не тронули. Ты же знаешь, она старенькая. Перепугалась, говорят, выстрелов и залезла под стол.

— А как с Бухом? Его тоже схватили?

— Когда Анненский — он живет рядом с Ольхиным, у которого я сегодня ночевал, — пришел и рассказал об арестах, я взял извозчика и помчался к Ольге. Оттуда — к Буху. Неподалеку от дома заметил трех полицейских. У подъезда похаживал дворник. Дворник взглянул на меня, я поздоровался и посмотрел на окно — вазон стоял на условленном месте, занавески опущены. Я зашел, дернул за ручку — дверь заперта, потом позвонил. И тут же заметил, что дворник за мной наблюдает. Не дождавшись, пока мне откроют, я пошел в противоположный конец коридора, выскочил во двор, в переулок — и бежать.

— Я говорила ему — не ходи, — сказала Ольга.

— Да, но ты же не убедился, не уверен, что Василий арестован, — заметил Сергей. — Это важно.

— Убедился, — ответил Николай. — Позднее мы ходили с Ольгой вдвоем. Подошли с противоположной стороны двора. Знак безопасности на месте, но в квартире жандармы, засада. Поверх занавесок мы видели жандармскую фуражку.

Кравчинский умолк.