Читать книгу - "Щёлоков - Сергей Кредов"

Когда расследуются такие большие дела, то обычно идет распределение участников группы либо по эпизодам, либо по лицам. В данном случае мы работали по лицам. Конкретно я занимался Фадеевым, но периодически участвовал в допросах и других обвиняемых. Материалы ведомственной ревизии были очень подробными, доказательными, к ним прилагались все необходимые документы. Основная часть нарушений, насколько я помню, касалась расходования различных материалов. Так, министерству принадлежала сеть служебных квартир, которые иногда по согласованию с Щёлоковым передавались для проживания отдельным лицам, в том числе его родственникам. На эти квартиры списывалось огромное количество расходных материалов — постельного белья, цветов и прочего — словно это были апартаменты в пятизвездочных отелях. В итоге получались абсурдные суммы. Только у меня в деле набралось около восьмисот подобных эпизодов примерно за трехлетний период, который мы изучали.

Я далек от мысли, что сам Щёлоков знал об этих приписках или поощрял их — мы и тогда это понимали. Ребята из ХОЗУ пользовались тем, что их никто не контролировал. Были также эпизоды, связанные с работой спецмагазина для руководства МВД. Николай Анисимович любил свою жену, своих детей и ни в чем им не отказывал. Многие показания мы не могли проверить, в частности, и потому, что к тому времени Светлана Владимировна уже ушла из жизни.

В 1983 году Щёлокова на допросы не вызывали. Сначала ждали, когда его выведут из ЦК КПСС. Вывели. Но ведь он — генерал армии, Герой Социалистического Труда, участник войны. Мало ли что показал тот или иной обвиняемый? Многие подчиненные, попавшие в такую ситуацию, оправдываются тем, что они действовали по приказу начальника, по согласованию с ним. Остается и надежда, что к начальнику за разъяснениями не обратятся. Высокий чиновник откажется прийти на беседу с прокурором — и что, его приведут? Очень сомневаюсь, что в наше время приводом доставят на допрос сотрудника администрации президента. Это было в новинку для каждого из нас — допрашивать людей такого уровня хотя бы в качестве свидетелей. Кроме того, мы не знали возможностей бывшего министра силового ведомства. Очевидно, мы преувеличивали их.

— В феврале 1984 года умирает Юрий Владимирович Андропов. Один из ваших коллег, попросивший его не называть, рассказывал, что следственная группа несколько дней пребывала в бездействии — ожидала, что ударят по рукам. Потом Миртов сказал: „Хватит пить, давайте работать“. Константин Устинович Черненко не пожелал останавливать запущенный предшественником процесс.

— Может быть, кто-то и пил, не знаю. Продолжаю.

Наступают майские праздники 1984 года. И тогда Вячеслав Рафаилович говорит: „Я сейчас позвоню Щёлокову, и у него мысли не возникнет, что мой звонок ни с кем не согласован“. При мне Миртов в своем кабинете набрал номер его телефона, представился и попросил прийти на допрос. Щёлоков без всяких лишних вопросов записал, куда и когда нужно прибыть.

Мы готовились к разговору с ним. Он придет один или с охраной? В форме или в штатском? Как его встречать? Важно было получить от экс-министра действительно объективные показания. С одной стороны, мы понимали, что арестованные сотрудники ХОЗУ заинтересованы перевалить всю вину на него. С другой — они должны получить наказание именно за то, что совершили, а не за то, что им приказали… Николай Анисимович появился в назначенное время, в генеральской форме. Я представился. Он пожал мне руку. Для своих семидесяти трех лет Щёлоков выглядел очень неплохо: сухощавый, крепкий, с военной выправкой, без признаков физического недомогания. Свободно поднялся по лестнице на второй этаж. Первый допрос проводили Миртов и Владимир Георгиевич Гольст, начальник отдела расследования особо важных дел, авторитетный в нашем ведомстве человек. Всего таких допросов, если мне не изменяет память, было три, в одном из них участвовал и я.

В тот раз моя роль сводилась к тому, чтобы фиксировать на пишущей машинке его показания и при необходимости задавать вопросы. Щёлоков вел себя с достоинством, но заметно волновался. В один момент, когда Миртов отлучился из кабинета, он вдруг говорит: „Товарищ майор, вы только правильно всё записывайте, а то я в следствии ничего не понимаю“. Я еще удивился: как это так, министр внутренних дел не разбирается в следствии?! Хотя он и не должен был в этом разбираться. Я ответил, что фиксирую его ответы практически дословно, как того требует закон. Эта была моя единственная встреча с ним такого рода.

Его показания сводились к следующему. Он, наверное, передоверился своим подчиненным, тому же Калинину. О каких-либо нарушениях в их деятельности он не знал. Закрытый магазин для руководителей министерства — да, имелся, но он считал это нормальным. Если его действиями нанесен государству ущерб, то он готов его возместить. Впоследствии он активно начал возмещать ущерб. Вернул больше 100 тысяч рублей наличными, часть вещей, которыми незаконно пользовалась его семья. Например, на даче его сына мы нашли мотоцикл „БМВ“, подаренный в свое время министру на выставке фирмы. Николай Анисимович полагал, что это был подарок ему лично, а не ему как руководителю министерства. „Не подумал, сожалею“. В этом он действительно мало отличался от тогдашних руководителей такого ранга. И мысли у него не возникало, что когда-то придется перед кем-то держать ответ. Это был период массовых подношений.

Вот показательный эпизод. Накануне семидесятилетия Щёлокова Чурбанов ему говорит: „Мы собираемся подарить вам часы. Вы не против?“ — „Нет, не против“. Они с Калининым берут из Гохрана часы с цепочкой стоимостью более четырех тысяч рублей. Как списывать затраты? Решили оформить покупку как подарок лидеру Чехословакии Густаву Гусаку. Часы эти при обыске не нашли. Николай Анисимович сказал вне протокола, что, в свою очередь, подарил их одному из руководителей страны, а для протокола показал: вручил одному человеку, имя которого назвать отказываюсь. Позже в деле Чурбанова этот эпизод расследовался тоже Миртовым. На подобные обвинения Николай Анисимович обычно реагировал: „Да, я, наверное, виноват, что доверился другим людям, недооценил ошибочность своего поступка“.

— Вы понимая и в начале 1983 года, что главная цель вашего расследования — Щёлоков?

— Тогда вопрос так не стоял. Строго говоря, уголовные дела в отношении сотрудников милиции — неподследственность Главной военной прокуратуры. И вдруг доверяют это дело. Мы из кожи вон лезли, чтобы оправдать доверие. Не дай бог закон нарушить! Вы вспомните время. Смешно полагать, что тогда, в начале 1983 года, в самом начале следствия, не имея достаточных доказательств, мы бы ставили перед собой цель привлечь к ответственности именно Щёлокова. Не было такого разговора: „Как только возникнет имя Щёлокова — возбуждать в отношении него уголовное дело“. Наши руководители, уверен, тоже исходили из собранных доказательств. Мы достаточно долго воспринимали показания Калинина и его подельников как попытку уйти от ответственности. Но по крупицам, по крупицам вылезали факты…

— Щёлоков неоднократно говорил в узком кругу, может быть, и в беседах со следователями „без протокола“, что у него якобы имеется договоренность с кем-то из руководителей ЦК: он возмещает ущерб — и прокуроры оставляют его в покое. Вы слышали такое?