Читать книгу - "Джон Рид - Теодор Гладков"

В этом выжидании был определенный расчет: Рид таял с каждым часом. Его содержали в отвратительных, антисанитарных условиях, кормили одной только сырой соленой рыбой. Для него, тяжелого почечного больного, эта пища была ядом. Уже через неделю у него начались мучительные боли, тело покрылось язвами и гнойниками, суставы распухли. Потом Джек обнаружил, что у него шатаются все зубы во рту.

Стало ясно: расстреливать его не будут, судить тоже. Просто-напросто дадут умереть «своей смертью». Понял он также, что ждать этого момента не слишком долго.

Рид знал уже особенность своего характера, он волновался лишь в ожидании опасности, но никогда не пасовал, когда встречал ее лицом к лицу.

Что же, надо играть теми картами, какие выпали при раскладе. Рассчитывать на козырного туза в колоде не приходилось.

В начале марта к нему смог прорваться первый посетитель — известная финская либеральная деятельница Айна Мальмберг.

— Что я могу сделать для вас, Рид? — спросила она.

— Сообщите репортерам о моем аресте.

Айно так и сделала. Через несколько дней американские газеты сообщили об этом в утренних выпусках. Друзья узнали о его судьбе, но Госдепартамент с иезуитским лицемерием опроверг это сообщение.

Тогда Рид рискнул на фантастически изобретательный шаг. И через ту же Айно Мальмберг за океан отправилась новая телеграмма.

10 апреля 1920 года американские газеты поместили ее на первых полосах как сенсацию: «Джон Рид казнен в финской тюрьме!»

Разразился скандал. В правительство посыпались сотни гневных протестов. Заговор молчания провалился. Уже через четыре дня Госдепартамент вынужден был объявить, что Рид жив и действительно содержится в заключении в Финляндии.

29 апреля финские тюремщики вынуждены были разрешить узнику № 42 переписку.

Первые письма Рида к жене:

«Финны меня информировали, что я содержусь в тюрьме по требованию правительства США… Я не хочу никакой помощи от американского правительства… Если на финские власти не подействуют другие пути, чтобы добиться решения, я объявляю голодовку».

Рид спешит сообщить Луизе то, что считает очень важным:

«Передай Горацию, что большой шеф высоко оценил мою книгу». Гораций — это Ливрайт, издатель «Десяти дней». «Большой шеф» — Ленин.

Угроза голодовки подействовала.

19 мая Рид пишет Луизе:

«Финны попросили американского посла Макгрудера дать мне паспорт. Если он сделает это, что практически невозможно, то финское правительство предложит мне покинуть страну в 24 или 48 часов.

Я попросил, если мне велят оставить страну, разрешения поехать в Эстонию».

Почему в Эстонию? Рид узнал, что Советское правительство предприняло энергичные действия для его освобождения и возвращения в Россию, поскольку двери в Америку, по-видимому, перед ним будут плотно закрыты. По указанию Ленина соответствующие советские органы предложили Гельсингфорсу обменять Джона Рида на двух финских профессоров, арестованных в свое время за участие в антисоветском заговоре.

Говорят, что Ленин сказал так:

— За Рида можно отдать целый университет…

Советский представитель в Ревеле Гуковский должен был в случае благоприятного решения вопроса дать Риду пропуск на проезд в Россию.

Рид переслал ему следующую записку:

«Дорогой товарищ Гуковский, меня скоро освободят здесь из тюрьмы, и я желаю возвратиться в Советскую Россию через Эстонию. Я уже обратился за разрешением к эстонскому правительству. Пожалуйста, сделайте, что можете, чтобы помочь мне.

С братским приветом

Джон Рид».

25 мая Рид узнал, что финские власти допустили американских агентов к его бумагам. Теперь уже он был уверен на все сто процентов, что в американском паспорте ему откажут, и сам отменил запрос Макгрудеру. Вся надежда была только на возвращение в Россию.

Но между тем дни шли за днями, а от эстонских властей — никакого ответа.

30 мая Рид пишет жене:

«Американский посол ничего не ответил о паспорте, но финским властям он сказал, что не видит никаких оснований выдать его…»

О запросе эстонскому правительству:

«…По какой-то странной причине никакого ответа не приходит, хотя теперь прошло 10 дней с тех пор, как я обратился за разрешением».

Приписка от 31 мая:

«Все еще ни слова из Эстонии».

Приписка от 2 июня:

«Все еще ни полслова. Это ужасно — ожидать так день за днем, да еще спустя три месяца. Не могу ни читать, ни заниматься чем-нибудь…»

И в тот же день, в восемь часов вечера, наконец, радостное:

«Сию минуту пришла весть! Я отправляюсь в Ревель субботним кораблем из Гельсингфорса, или, м. б., я буду должен подождать до вторника. Во всяком случае, я еду! Это последнее письмо моей любимой из этого места! Жди вестей от меня, дорогая!

Твой любящий Джек».

4 июня Рид получил из эстонского консульства желанное удостоверение, дающее право на проезд. 5 июня на пароходе «Виола» он отплыл в Ревель.

Худой, осунувшийся, с отеками под глазами, он медленно поднялся по трапу — и не поверил своим ушам: на палубе гремела революционная песня «Красное знамя»! А через минуту Рид очутился в крепких объятиях веселых смуглолицых людей. Своих! Это были итальянские рабочие, следующие в Россию на II конгресс Коминтерна.

В конце июня Джон Рид уже был в красном Петрограде, солнечном, радостном, оживленном, готовом встретить братьев-коммунистов из многих стран мира. Каждый день прибывали делегаты. Но некоторым так и не удалось прибыть в Республику Советов — одних арестовали в пути, других убили. Один член ИРМ, с которым подружился Рид, переплыл «зайцем» Тихий океан, а потом прошел пятьсот миль по пустыням Маньчжурии, чтобы попасть на конгресс!

Рид очень плохо чувствовал себя все это время, хотя и был счастлив. Сохранился его портрет тех дней, сделанный знаменитым петроградским художником Бродским. На нем изображен тяжело больной человек, от того Рида, каким он был еще полгода назад, только глаза: глубокие, широко раскрытые, спокойные.

Быть может, по контрасту с тяжелой зимой и тюрьмой, но никогда еще Рид так остро не ощущал, как прекрасна жизнь в стране будущего.

Он пишет в «Либерейтор» радостную статью «Советская Россия сегодня». Это статья о весеннем пробуждении, об улицах в цветах, о рабочих спектаклях, о том, что снова дымят заводские трубы. И о детях.

«Это прежде всего — страна для детей. В каждом городе, в каждой деревне у детей имеется своя общественная столовая, где они получают питание в бóльшем количестве и лучше, чем взрослые. Только Красная Армия питается так же хорошо. Их бесплатно одевают, для них строят школы и создают детские колонии в особняках бывших помещиков, рассеянных по всей территории России, для них спектакли и концерты, огромные помещения великолепных государственных театров, набитые детворой от оркестра до галерки. К их услугам бывшие помещичьи усадьбы. Сотни тысяч детей проводят там посменно лето. Улицы полны счастливой детворой».