Читать книгу - "Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок - Дмитрий Володихин"

Впрочем, иной причиной нежелания Федора Алексеевича посещать Типографское училище могла стать его личная драма. Летом 1681 года, произведя на свет царевича Илью, скончалась его жена Агафья Семеновна. А неделю спустя ушел из жизни и ее младенец. Семейное счастье государя рухнуло в одночасье. Какое-то время у него просто не хватало сил на государственные дела, включая поддержку тимофеевской школы…

Так или иначе, с течением времени Федору Алексеевичу захотелось поставить новый опыт: попробовать в действии и славяно-латинский формат образования. А для подобного училища требовался руководитель совсем иного склада.

В Москве тогда собралась сильная партия малороссийских книжников. Наибольшим авторитетом среди них обладал ученик Симеона Полоцкого Сильвестр Медведев.

Этот человек когда-то пользовался покровительством А.Л. Ордина-Нащокина — крупного дипломата предыдущего царствования. Когда тот испытал опалу, Медведев принял монашеский постриг. Ему пришлось на протяжении нескольких лет жить на периферии. Но с воцарением Федора Алексеевича он вернулся в столицу. Царь беседовал с ним, выслушал добрые рекомендации от Симеона Полоцкого и объявил свою милость. Еще бы! Когда за человека просит твой учитель, трудно отказать… Медведев какое-то время исполнял обязанности личного секретаря при Симеоне Полоцком. Потом ему досталась высокая должность на Печатном дворе. Затем его возвели в «строители» Заиконоспасского монастыря. А «строитель», по терминологии русского иночества, — вовсе не каменщик и не архитектор, а нечто вроде заместителя или помощника при настоятеле. Монастырский «строитель» отвечает за важнейшие хозяйственные дела. По большому счету, Медведев оказался в обители вторым человеком — после настоятеля. Духовные власти доверяли ему вести полемику по религиозным вопросам с иноверцами. Одно время его даже собирались приставить для учительства к царевичу Петру, как это было когда-то с Федором Алексеевичем и Симеоном Полоцким. Но тут уж воспротивился патриарх, ожидавший от Медведева влияния в латинском духе.

По словам историка средневековой русской литературы А.М. Панченко, «после смерти Симеона Полоцкого… Сильвестр занял при дворе его место, сохраненное им и в правление царевны Софии Алексеевны — место придворного поэта, проповедника и богослова». От своего покровителя он унаследовал и богатое книжное собрание.

Иначе говоря, Медведев оказался своего рода духовным преемником Симеона Полоцкого.

Именно этой персоне Федор Алексеевич решил доверить прокладку «альтернативного маршрута» для русского просвещения.

В 1682 году школа Сильвестра Медведева начала свою деятельность в том же Заиконоспасском монастыре, где преподавал когда-то Симеон Полоцкий. Ясно, что ей предназначалась роль славяно-латинского училища. Школа умещалась в двух подземных кельях обители, устроенных по царскому указу. Она соседствовала с Типографской школой иеромонаха Тимофея — их разделяло всего несколько домов по одной стороне улицы, — но в духовном смысле отличалась от него разительно.

Затея с медведевской школой относится к последним месяцам царствования Федора Алексеевича. Покровительство со стороны царя длилось недолго. А патриарх такому начинанию вряд ли оказывал содействие: Медведев представлял иную «книжную партию», от него небезосновательно ждали латынничества. По документам не видно, чтобы Заиконоспасское училище приобрело столь же серьезный масштаб, как и заведение на Печатном дворе. Медведев располагал первоклассной по тем временам библиотекой — 630 названий книг на латыни, польском, старобелорусском и греческом языках^[229]. На время под его руководство перешел преподаватель Типографской школы Карион Истомин. Но при всем том Медведеву досталось весьма скромное количество учеников — порядка двух десятков.

Скорее всего, Медведев не сумел вырастить из своей школы что-либо сравнимое с училищем Тимофея. Причина здесь самая простая: немногие желали отдавать ему своих детей. Славяно-греческое образование в глазах москвичей выглядело роднее, «истиннее». Латынство отдавало еретичеством. На латынство смотрели с подозрением. А учителя-греки, пришедшие к Тимофею, — все же свои, православные, меньше причин бояться их. Да и патриарх стоит у них за спиной.

Училище Медведева даже подверглось осторожной критике со стороны патриарха Иерусалимского Досифея — великого сторонника греко-славянского просвещения. Нахваливая «еллинскую» школу Тимофея в письме Федору Алексеевичу, он также намекал на неуместность иного образовательного «формата»: «Благодарим Господа Бога, яко во дни святого вашего царствия благоволи бытии в царствующем вашем граде еллинской школе: еллинским языком писано Евангелие и Апостол, еллины бяше святи отцы, еллински написашеся деяние святых соборов и святых отцов списание и все святые церкви книги, и сие есть божественное дело, еже учити Христианом еллинский язык, воеже разумети книги православные веры, якоже писании суть, и познавати толкование их удобно. И наипаче, дабы отдалении были оч латинских, иже исполнены суть лукавства и прелести, ереси и безбожства».

Впрочем, письмо дошло до Москвы, когда царь уже скончался. Поколебало бы оно решимость государя развивать и славяно-латинское просвещение? Вряд ли. Раз уж свой патриарх не подорвал влияния Сильвестра Медведева на государя, то где ж подорвать его чужому?

* * *

Правительство решило создать из нескольких школ единый учебный центр более высокого уровня. Идея открыть собственный, русский университет («академию», по терминологии того времени) обсуждалась давно. Ее, по всей видимости, лелеял ректор Типографского училища, да не сумел найти преподавателей соответствующего уровня. Думается, была близка эта идея и Федору Алексеевичу, но он успел лишь заложить основу для будущего учебного заведения подобного уровня. Государь не дожил нескольких лет до того, как оно появилось.

Однако именно при его правлении была предпринята чрезвычайно важная мера, ускорившая появление первой русской Академии. Она не относится к административной сфере: тут всё или почти всё подготовил иеромонах Тимофей. Но требовалось теоретическое осмысление того, каким правительство хочет видеть высшее учебное заведение на московской почве.

Между сентябрем 1681 года и апрелем 1682 года появился документ, в котором суммировались требования государя и правящих кругов России к подобному учреждению. Это знаменитая «Привилегия на Академию».

Она разрабатывалась на протяжении последних месяцев жизни Федора Алексеевича. Ее содержание — плод напряженного обсуждения, происходившего между царем и средой «латинствующих» интеллектуалов Москвы. Их духовный лидер, Сильвестр Медведев, создал бумагу, идущую в русле чаяний Симеона Полоцкого. Он даже вставил туда цитаты из трудов своего учителя. Такое цитирование, разумеется, рассчитано было на царя. Федор Алексеевич с любовью воспринимал поучения, исходящие от Симеона Полоцкого. Почтение к его памяти, проявленное Медведевым «со товарищи», могло лишний раз побудить монарха к необходимым действиям. А само составление документа шло на фоне энергичной подготовки к открытию Заиконоспасского училища.