Читать книгу - "Царь и султан. Османская империя глазами россиян - Виктор Таки"

Хотя фигура Махмуда II продолжала вызывать симпатию у некоторых российских наблюдателей Османской империи, российская критика османской вестернизации со временем становилась все более бескомпромиссной. Эта тенденция отражала перемены в отношениях России с Османской империей за четверть столетия до Крымской войны. Вслед за победой над султаном в 1829 году Николай I был заинтересован в сохранении его державы. Политика «слабого соседа» пыталась обеспечить преобладающее влияние России над Османской империей и проявилась среди прочего в высадке российских войск на Босфоре в 1833 году, после того как армия Махмуда II понесла ряд поражений от войск его египетского вассала Мухаммеда Али. Николай I тем самым выступил в качестве спасителя Османской империи, а его посланник Муравьев мог воображать себя примером для подражания для османских офицеров. Смерть Махмуда II в 1839 году и начало Танзимата (преобразования) при его менее харизматичном сыне Абдул-Меджиде I сделали Великобританию и Францию, а не Россию, ориентирами для османской партии реформ. Потеря российского влияния на Порту, которая в конце концов подтвердилась Крымской войной, делала российское освещение политики Танзимата все более и более желчным.

Будучи критически настроены по отношению к османской политике периода Танзимата, российские наблюдатели сокрушались по поводу негативного воздействия вестернизации на эстетическое единство восточного мира. Российские дипломаты и частные путешественники середины XIX столетия не могли не замечать изменений, касающихся внешнего вида как самих османов, так и их столицы. Реформы Махмуда II, его сына и преемника способствовали заимствованию османскими элитами европейских культурных практик. А появление в России западноевропейских промышленных товаров и туристов все больше мешало радоваться вещам и видам, которые россияне полагали по-настоящему восточными. Османская вестернизация была слишком поверхностна, чтобы превратить державу султана в европейское государство, но в то же время достаточно заметна, чтобы помешать удовольствию образованных подданных царя созерцать природно восточные типы.

Для российских комментаторов Танзимата проявления османской европеизации нарушали классическую восточную эстетику. Уже в 1837 году будущий российский посланник на Босфоре В. П. Титов писал, что «богатые ковры Персии и Кашмира», «гордые жеребцы Аравии», «многоценное дамасское оружие» и «хваленый левантийский кофе» исчезли или оказались заменены более дешевыми британскими или американскими продуктами. Российский дипломат также отмечал, что эти изменения в материальной стороне восточной жизни сопровождались изменениями в психологии и общественных нравах, в результате которых Османы и их подданные утрачивали часть своего восточного характера. По мере того как «уродливый красный колпак» и «неловкий сюртук из европейского сукна» заменили шали и шелка, гордая таинственность, окружавшая восточную жизнь, куда-то исчезла, и стало «почти не видно того зверства и фанатизма», составлявших излюбленные темы для авторов описаний восточных путешествий^[618]. Даже гаремы, ставшие доступными для иностранцев, не оправдали их ожиданий^[619].

Все более многочисленные российские туристы в Константинополе чувствовали эти перемены, едва вступив на улицы османской столицы. Так, Григорьев, посетивший Константинополь в 1839 году, был приятно удивлен вежливостью жителей. По свидетельству российского востоковеда, фанатики более не нападали на европейских путешественников, а мальчишки не бросали в них камнями, как бывало в прошлом: «Они привыкли видеть у себя европейцев… что, наверное, не тронут вас и пальцем если вы первым их не заденете»^[620]. По мнению Григорьева, это изменение в поведении отражало перемену общего настроя, в результате чего «старики потеряли дух, а молодые, особенно военные, стараются скорее подражать европейцам, чем своим папа». Несмотря на то что в сердцах некоторых «теплится еще старинная вражда к неверным», они более не давали волю своим чувствам^[621]. По словам российского востоковеда, «присутствие в Архипелаге английской и французской эскадр имеет вообще удивительное влияние на развитие в мусульманах терпимости, а запрещение носить оружие многих тигров превратило в совершенных агнцев»^[622].