Читать книгу - "Пророчество Корана - Хесус Маэсо де ла Торре"

Наговорившись, они только на рассвете легли спать, и Яго проснулся лишь в середине следующего дня.

* * *

Первым делом Яго побывал на могилах Эрнандо Фарфана и несчастного Исаака де Туделы. Слезы на его загорелом лице свидетельствовали о так и неутихшей в душе боли. Потом он, закрыв лицо плащом, миновал квартал рабочих-веревочников и постучал в дверь врача и астронома Вер Церцера. Тот оказался дома и встретил его дружеским, теплым взглядом. Он был единственным из близких друзей, кто не удивился, встретив молодого человека; очень довольный его приездом, мастер рассказал о жизни в городе, о больнице, по которой Яго соскучился, о ближайших планах и ответил на кучу вопросов.

— О том, что я тебе сообщу, вообще никто не должен знать. Поговорим на набережной, подальше от чужих ушей. Сегодня погожий день, Рождество, вот и прогуляемся.

Прохладный ветер овевал квартал Магдалины и набережную Ареналя, пошевеливая верхушки пальм. Кое-кто из встречных узнал молодого врача и благодарно поцеловал ему руку. Из таверны «Дель Соль» слышались рождественские песенки под звуки лютни и виуэлы, но они, чуждые праздному веселью, прошли через Масличные ворота. Здесь на них пахнуло африканскими продуктами, сгруженными на доски; рядом нес свои воды Гвадалквивир, на котором, рассекая зеркальную гладь, прокладывали свой путь галеры. Яго не утерпел с расспросами:

— Как получилось, что дело дошло до ареста доньи Гиомар?

— Несмотря на ее покровителей, которые теперь в явной опале, ее обвинили в ужаснейших вещах. Но об этом пока знает лишь круг посвященных.

— Все это поразительно, мастер, хотя и можно было предвидеть, — сказал Яго, тут же вспомнив фразу-приговор, брошенную ему ведьмой в лицо в день смерти Исаака: «Устремишься к гибели!»

Сколько времени прошло, а он все еще воспринимал фразу как анафему, хотя былая ярость по этому поводу уже улетучилась.

Обращенный иудей стрельнул глазами по сторонам и спросил загадочно:

— Яго, тебе в твоей практике когда-нибудь приходилось лечить самоубийцу, который пытался повеситься?

— Никогда, мастер, — ответил тот, не понимая, куда клонит его собеседник.

— Так вот, слушай и удивляйся. У меня так и стоит перед глазами одно обычное раннее утро, обернувшееся драмой. Это произошло на Успение в прошлом году. Я был занят утренним омовением, когда явился слуга известного аристократа Сельсо Гусмана и попросил срочно прийти к ним домой, это рядом с обителью Санта-Инес. Придя туда, я удивился траурной обстановке, царившей в доме. Меня тут же провели в спальню его младшего сына, совсем молодого человека, борода только пробивается. Жизнь его висела на волоске, причем мне было очевидно, что тут не обошлось без насильственного удушения. Веришь ли удручающее зрелище.

— Молодой человек пытался покончить с собой? — спросил Яго.

— Не совсем так, — сказал Церцер, понижая голос. — Дело в том, что удушение входило в ритуал недостойной похотливой игры. Ему чудом удалось вырваться. А происходило все это, представь себе, в тайном убежище бегинок доньи Гиомар, за глиняными стенами обители Сан-Клементе.

— Святое копье! Хотя какая же это новость: как и другие добропорядочные жители Севильи, я давно подозревал, что эта обитель является местом любовных свиданий состоятельных дворян.

— Да, но раньше это как-то замалчивалось, потому что сам король дон Педро заглядывал туда в своих беспутных похождениях, — продолжал советник. — Короче говоря, мне удалось, не без труда и волнений, отвратить молодого человека от смерти, и, хотя у него осталась проблема с голосом, он выздоровел. В те же дни пришло известие об убийстве доньи Элеоноры де Гусман, о резком ухудшении отношений дона Педро со своей матерью и последовавшей потере доньей Гиомар своей покровительницы. В общем, основа всех событий — взаимная ненависть двух высокопоставленных женщин. Так и пришел долгожданный момент, Яго. Дон Сельсо, удрученный и рассвирепевший из-за смерти своей родственницы, отправился прямиком в Трибунал, где и заявил о случае с неудавшимся удушением — достаточно конфиденциально, чтобы не повредить семейной репутации. Когда это все же всплыло на поверхность, весь город был возмущен. Ну а потом пошла целая череда обвинений против доньи Гиомар, столько лет замалчивавшихся из-за страха, и дело кончилось ее заключением в темницу Сан-Хорхе.

— Как раз Трибунал Севильи — идеальное место для суда над этой лицемеркой, — заметил Яго. — А как все это объяснил молодой Гусман?

— Ты и представить себе не можешь, — округлив глаза, ответил Церцер. — Мне как свидетелю пришлось присутствовать при докладе об этих фактах лично главному судье, дону Лопе де Фигероа. Гусман-сын, призвав Бога в свидетели и поклявшись на святом Евангелии, рассказал во всех подробностях о том, как беспутные дружки завлекали его в дом бегинок, как обычные церковные праздники превращались в оргии с обилием угощений, напитков, дурмана и дорогих вин. По показаниям юноши, молодые богомолки, которые не приняли постриг, меняли свои монашеские одежды на платья, красились, надевали драгоценности и превращались на несколько часов в искушенных жриц любви.

— То есть перед всем городом они изображали строгое целомудрие, а эти ужины у них становились оргиями. Каковы нравы, мастер!

— Так вот, судя по свидетельству молодого человека, эти горе-монахини, которых нередко заключают в монастырь без их согласия, в отместку пустились во все тяжкие. Разыгрывали с неслыханным бесстыдством сладострастные сцены из мифов Эллады, которые молодой Гусман описал с такими подробностями, что они смутили самого дона Лопе. По его словам, эти женщины вызывающе называли себя «орденом фаллоса» и без всякого стыда отдавались своим ухажерам прямо на глазах у всех. Однако прежде они совершали развратные действия с помощью мраморных пенисов, на которых висели кожаные сумочки с возбуждающими эмульсиями. Ими они поливали себе груди и половые органы. Все присутствующие, по словам юноши, были в масках, но ему удалось прочесть девизы на некоторых шпагах. Тот, кого называли «Великий бесстыдник» и кто, судя по всему, на свои средства содержал вертеп, имел надпись «Hoc opus est»; он пользовался большим успехом у дам, которые с восторгом предавались с ним разврату, словно его собственные наложницы.

— Излишне говорить, кому принадлежит девиз на той шпаге.

— Но слушай дальше. Главный судья побледнел и приказал не записывать далее показания, потому что та надпись выгравирована на эфесе шпаги дона Педро. Многие достойные кастильцы и немалое число дам в Севилье об этом осведомлены.

— А что еще рассказал Гусман, мастер?

— Он утверждал, что донья Гиомар заставляла некоторых девушек ложиться в постель к важным персонам, а еще ласкать свои груди и ляжки искусственными фаллосами, принесенными из обители Санта-Прасседе, которые они облизывали и бесстыдно засовывали себе внутрь. Еще он обвинил эту блажную, которая, по его словам, находилась под воздействием снадобий, вызывавших видения, в том, что она давала забеременевшим дамам специальные настои для удаления плода. И еще она хвасталась тем, что может вызывать преждевременные роды. Для этого использовалось специальное акушерское кресло, стоявшее за портьерой. Его, кстати, тоже использовали для развратных игр.