Читать книгу - "Факелоносцы - Розмэри Сатклиф"

— Такой ночи, как эта, Британии еще не приходилось переживать, — сказал Аквила. — И вряд ли когда-нибудь будет вторая такая же.

— Поразительные плоды может принести победа, одержанная одним человеком, — произнес задумчиво Эуген. — Сейчас, когда Британия воссоединилась, мы можем наконец скинуть варваров в море и даже какое-то время их не выпускать…

Рука Аквилы уже была на ручке дверцы, но он все еще медлил, глядя на освещенную фонарем редеющую толпу во дворе.

— Какое-то время? — переспросил он. — Звучит не слишком обнадеживающе.

— О нет, я-то как раз один из тех, кто никогда не теряет надежду. Я верю в то, что нам удастся удержать варваров в течение какого-то времени, может быть, даже долго, но не вечно… Мне рассказывали давно, что большой маяк в Рутупиях ярко пылал всю ночь после того, как последние Орлы улетели из Британии. Я всегда чувствовал, что это не был, — он мучительно искал слово, — дурной знак, это был символ.

Аквила взглянул на него, но не вымолвил ни слова. Странно было вдруг ощутить себя человеком, сотворившим легенду.

— Я иногда думаю, что мы живем при закате, — помолчав, сказал Эуген. — И может статься, мы погрузимся в ночь. Однако я верю, что снова настанет утро. Из тьмы всегда является утро, но не всегда для тех, кто видел, как закатилось солнце. Мы с тобой факелоносцы, мой друг, и нам выпала судьба поддерживать огонь, лишь бы только он горел, и нести свет в бурю и мрак.

— А вспомнят ли они нас, эти люди, по ту сторону тьмы? — после небольшой паузы спросил Аквила и сам удивился своим словам.

Эуген бросил взгляд на молодых воинов, собравшихся перед старым Дворцом правителя Британии, среди которых был и Флавиан. Вот они слегка расступились, и свет от ближайшего фонаря упал на светлые волосы высокого человека в центре — он возбужденно что-то рассказывал и громко смеялся, а рядом, прижавшись к его ноге, сидел огромный пес.

— Они начисто забудут нас — и тебя, и меня, и все наше поколение, хотя до самой смерти будут в долгу у нас. Амбросия они, конечно, будут немного помнить, но вот Арт — он из тех, о ком слагают песни и потом поют их тысячу лет.

В тени дверного проема стало очень тихо. Эуген, передернув пухлыми плечами, вздохнул и со смехом сказал:

— Для тебя эта ночь была доброй во многих отношениях, но, если ты собираешься стоять здесь и выть на луну, как щенок, тебе придется делать это в одиночестве. Я человек очень старый, и брюхо мое нынче уже не может вместить столько вина, сколько прежде, да и ноги замерзли. Поэтому я отправляюсь спать.

Аквила рассмеялся и открыл глубоко спрятанную в стене дверь, затем посторонился и пропустил вперед Эугена.

Ночь эта и в самом деле была доброй… Он неторопливо закрыл дверь на щеколду, а старый лекарь шаркающей походкой направился к себе. На сердце у Аквилы было спокойно, словно он наконец добрался до тихой гавани. Полжизни он провел сражаясь с саксами и знал, что сражаться с ними ему предстоит до конца дней своих, пока не встретит он смерть от сакского меча или же не станет настолько дряхлым, что не в состоянии будет удержать в руках собственный. Они как дикие гуси, летящие осенью на юг, их не заставить свернуть с пути, говорил о саксах старый Бруни. И в мозгу Аквилы слова Бруни эхом откликнулись на слова, сказанные Эугеном: «Мы можем скинуть варваров в море и даже какое-то время не выпускать их оттуда…» Эта война не дает передышки. Но сейчас Аквиле казалось, что вот он, причалив к тихой пристани, может немного передохнуть. Кроме того, у него возникло ощущение, что он очень богатый человек: Нэсс отказалась от своего племени, чтобы остаться с ним, а Пескарик при всем народе встал с ним рядом, не побоявшись позора и бесчестья. И это, пожалуй, было лучшее из того, что с ним, Аквилой, когда-либо случалось. И каким-то образом — он не хотел вникать каким — он снова нашел Флавию.

Он взглянул на старый тернослив и увидел, что в его ветвях запутались три звезды Ориона. Кто-то, может быть Нэсс, повесил фонарь в колоннаде, и в свете звезд и бликах фонаря казалось, что на самой дальней границе освещенного пространства торжественно расцвел тернослив и хрупкие сияющие цветы покрыли все ветки.