Читать книгу - "Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918) - Владислав Аксенов"

Тем не менее, хотя в своей массе курсистки представляли менее агрессивную и деятельную среду, чем студенты, современники обращали внимание на появившийся новый типаж студентки: эмансипированной, уверенной в себе, нередко фанатично преданной революционному делу девушки. Многие из них умели со вкусом одеваться, превосходно владели искусством спора, последовательно отстаивая свои тезисы. В Петрограде в модных кафе, ресторанах вокруг них формировались группы преданных поклонников-студентов. М. Палеолог наблюдал одну из таких групп на Васильевском острове: «Наблюдать за студентками, которых здесь достаточно много, не менее поучительная задача. Я обратил внимание на одну, выходившую из кафе в сопровождении четырех молодых людей: они остановились на тротуаре у выхода из кафе, продолжая начатый спор. Высокого роста, очаровательная девушка с живым и твердым взглядом глаз, блестевших из-под каракулевой шапочки, она говорила авторитетным тоном, не допускавшим возражений. Вскоре из трактира вышли еще два студента, которые присоединились к группе, окружавшей девушку. Здесь перед моими глазами предстал, возможно, один из самых самобытных типов русской женственности: миссионерка революционной веры… Как объяснить ту притягательную силу, которую революционная деятельность имеет для русских женщин? Очевидно, что они находят в ней нечто такое, что удовлетворяет сильнейшие инстинкты их души и темперамента — их потребность в возбудительных стимулах, их сострадание к невзгодам простых людей, их склонность к самопожертвованию и лишениям, их обожествление героизма и пренебрежение к опасности, жажда сильных эмоций, стремление к независимости, вкус к таинственности, приключениям и к волнующему, экстравагантному и мятежному существованию»^[604]. Очевидно, что война стала вдохновляющим фактором для молодых эмансипированных курсисток, пытавшихся в тылу заменить ушедших на фронт политически активных студентов.

В 1916 г. политический протест российского студенчества еще более возрастает. Как педагоги, так и сами учащиеся отмечали, что заниматься становилось крайне тяжело по психологическим причинам, вызванным внутренними социально-политическими и экономическими событиями. Студент Боря писал из Москвы в Саратов 12 ноября 1916 г.: «До последних дней почти все время проводил за учебниками, готовясь к декабрьским экзаменам. Хотя я не бросаю это делать и теперь, но, вследствие общей политической атмосферы последних дней, которая особенно сильно чувствуется здесь в Москве и проявляется положительно везде, где только встречаются несколько человек и начинают о чем-то говорить, выдерживать „учебный дух“ стало чрезвычайно трудно. И в частных кружках, и в организациях только и разговоров, что о думских речах, которые разошлись по всей Москве и дальше, и построение выводов на них… По слухам, в Саратове настроение в общем такое же, как и здесь»^[605].

Показательно, что именно студенты в ноябре 1916 г. печатали и распространяли поддельную речь П. Н. Милюкова, в которой содержались прямые обвинения царской фамилии в государственной измене. В конце 1916 г. происходило объединение студенческих организаций под революционными лозунгами. В Москве «коллектив представителей ста студенческих организаций» в начале декабря распространял прокламацию, в которой заявлял, что российское правительство ведет войну против собственного народа, и призывал студенчество возглавить революционное движение «малосознательных масс»^[606].

Таким образом, российское студенчество, готовое поддержать правительство летом — осенью 1914 г., вернулось к прежней революционной риторике. Причиной этого послужили антидемократические действия властей: арест депутатов думы, роспуски думы, запрет призванным евреям-студентам поступать в военные училища. Кроме того, связь студентов с рабочими организациями, возмущение освобожденными от призыва полицейскими также способствовали революционизации российского студенчества. Изучение истории вовлечения молодежи в революционную деятельность показывает значимость морально-этических факторов, когда политический протест начинается с осознания несправедливости политической системы. Исследователи отмечают, что часто личностная мотивация революционной борьбы превалировала над идейно-политической^[607]. В некоторых случаях подпольная работа и вовсе приобретала форму семейного подряда, когда младшие братья «наследовали» деятельность старших (примером чего могут служить семьи Ульяновых, Савинковых, Цедербаумов и др.). Все это наполняло студенческое движение высокой степени экспрессивностью и эмоциональностью, что нередко приводило к пограничным состояниям психики.