Читать книгу - "Люди на войне - Олег Будницкий"

При анатомировании оказалось, что на удивление в целости сохранились челюсти Гитлера, причем с зубами. Челюсти были извлечены и тщательно описаны. В судебно-медицинском заключении говорится: «Основной анатомической находкой, которая может быть использована для идентификации личности, являются челюсти с большим количеством искусственных мостиков, зубов, коронок и пломб».

Поскольку сейфа под рукой не оказалось, хранить зубы Гитлера, сложенные в бордовую коробку то ли из-под парфюмерии, то ли из-под дешевых ювелирных украшений, командир группы поручил Елене Каган. Добавив, что она головой отвечает за содержимое коробки, в которой находилось единственное стопроцентное доказательство идентичности Гитлера и обгорелого трупа, обнаруженного во дворе рейхсканцелярии. «Весь этот день, насыщенный приближением Победы, было очень обременительно таскать в руках коробку», — вспоминала Елена.

Праздновать победу 9 мая Елене Каган не пришлось: она сопровождала полковника Горбушина и члена их группы майора Бориса Быстрова в поисках дантиста Гитлера. Вместо бежавшего из Берлина дантиста Гитлера доктора Блашке нашли другого дантиста — доктора Брука, еврея. Он скрывался многие годы при помощи своей ученицы Кете Хойзерман, ассистентки Блашке. Тридцатипятилетняя Кете, «допущенная» к зубам Гитлера, помогала своему учителю-еврею! Само по себе это было очень опасно, а учитывая то, кем был самый важный пациент ее работодателя, — смертельно опасно. Она осталась в Берлине, опасаясь, что иначе жених, служивший в Норвегии, не сможет отыскать ее по возвращении. Кете Хойзерман стала ключевым свидетелем. Она указала место хранения в рейхсканцелярии старых снимков зубов Гитлера, описала по памяти особенности челюстей диктатора. Ее описание полностью совпало с тем, что извлекла из останков Гитлера Анна Маранц. Эксперты обнаружили в зубах Гитлера два штифта, однако Хойзерман говорила о трех. Более тщательный осмотр подтвердил ее правоту. Это стало бесспорным доказательством.

Елена испытывала симпатии к Кете, и у них как будто сложились доверительные отношения. Почти двадцать лет спустя, работая над книгой «Берлин, май 1945 года: Записки военного переводчика» и будучи допущенной в некий секретный архив (по-видимому, КГБ), Елена выяснила, что Кете, как и некоторые другие немцы, причастные к опознанию трупа Гитлера, была вывезена в Москву. Шесть лет ее содержали в одиночной камере тюрьмы на Лубянке, после чего приговорили к 10 годам заключения как «свидетеля смерти Гитлера». Елена была потрясена этим открытием и, нарушив все существующие архивные правила, втихую густо заштриховала свою фамилию в документах, в которых говорилось о судьбе Кете Хойзерман. В декабре 1951 года Кете отправили в лагерь в Тайшет, а в 1955‐м освободили и позволили вернуться в Германию: ее жених после пятилетнего ожидания женился и растил маленьких детей.

Сталин решил скрыть обнаружение и идентификацию трупа Гитлера. Видимо, это было сделано для «внутреннего употребления»: он хотел держать советский народ «в тонусе», а скрывающийся где-то Гитлер в качестве угрозы подходил лучше, чем кто-либо другой. Для Запада смерть Гитлера была секретом Полишинеля.

Об обнаружении трупа Гитлера не поставили в известность даже маршала Георгия Жукова. Через двадцать лет после капитуляции Третьего рейха, работая над своими мемуарами, маршал Победы узнал из ротапринтного экземпляра книги Елены Ржевской «Берлин, май 1945» о времени и обстоятельствах обнаружения трупа Гитлера. Но ведь Сталин в июле 1945 года лично его спрашивал: «Где же Гитлер?» С точки зрения Жукова, это было невероятно, а потому 2 ноября 1965 года он пригласил Ржевскую на беседу, чтобы получить подтверждение из ее собственных уст. Сведения, приведенные Еленой, были более чем убедительны. Разговор с опальным маршалом Елена по свежим следам записала, но смогла опубликовать лишь через двадцать с лишним лет, в 1986‐м. В самом деле, писателю в России, как говорил Корней Чуковский, надо жить долго.

Секретность отразилась и в наградных листах Анны Маранц и Елены Каган. В представлении майора медицинской службы Маранц к ордену Отечественной войны 1‐й степени говорилось: