Читать книгу - "История жены - Мэрилин Ялом"

Марли Вайнер в книге, посвященной женщинам на плантациях в Южной Каролине 1830–1880‐х, а также Юджин Д. Дженовезе в работе о южных штатах до Гражданской войны описывают сложные отношения, которые существовали между женами плантаторов и домашними рабынями^[305]. Чернокожие и белые женщины нуждались не только в помощи друг друга по хозяйству, но и в эмоциональной поддержке. Они доверяли друг другу свои переживания и секреты и установили систему женской взаимовыручки в мире, управляемом мужчинами. Часто функция управления домашними рабами перекладывалась с хозяйки на чернокожую кормилицу: та могла следить за готовкой, уборкой, пошивом одежды и кормлением белых младенцев. Тем не менее многие хозяйки работали плечом к плечу с рабами.

Одной из самых масштабных операций такого рода была заготовка одежды для всего населения плантации, в которой участвовали как сама хозяйка, так и рабыни. Новую одежду шили два раза в год, весной и осенью, и это занятие могло растянуться на пару месяцев. Хозяйка кроила, а рабыни шили. Окончив работу, женщины раздавали одежду и устраивали праздник. В письме мужу, находящемуся в отъезде, София Уолтер описывает торжества на плантации в Алабаме: «Чтобы не отвлекать негров от работы, мы подождали, пока они соберутся на ужин, и начали раздавать одежду – сперва мужчинам, затем женщинам и наконец детям. Все выглядели хорошо и были совершенно довольны своими обновками»^[306].

Но не все рабы были «совершенно довольны». Гарриет Джейкобс, изложившая историю своей жизни в книге «Случаи из жизни девушки-рабыни, написанные ею самой» (1861), вспоминала то раздражение, которое она питала к жене своего хозяина доктора Флинта: «Ее мне следовало винить в убогости своего гардероба. Я живо помню ту грубую шерстяную ткань, из которой были сшиты мои зимние платья. Как я это ненавидела! Платье было для меня одним из знаков рабства…»^[307].

Иногда, в случае отъезда, болезни или смерти мужа, бразды правления брала в свои руки хозяйка. Переписка Софии Уотсон с мужем, Генри Уотсоном, который вынужден был уехать на девять месяцев, чтобы разобраться с имущественными делами отца, дает хорошее представление о том, как управлялась плантация. Из писем Софии ясно, что поначалу она не чувствовала себя уверенной при общении с рабами, однако уже через три месяца она писала: «Безусловно, я ожидала худшего, когда ты уезжал»^[308].

Для иных хозяек отдать приказ не составляло труда, а некоторые даже прибегали к телесным наказаниям, не перекладывая эту обязанность на мужей или надзирателей. Освобожденный раб из Техаса вспоминал, что в порке соблюдалось четкое гендерное разделение: «Хозяин бил мужчин, а хозяйка – женщин. Бывало, она секла их крапивой. Удар-то мягче, но зудит и жгет страсть как»^[309]. Другая освободившаяся рабыня не могла забыть жестокой хозяйки, которая избивала ее плетью из воловьей кожи: «Она пошла передохнуть, а потом вернулась и давай опять меня нахлестывать»^[310]. Хотя кнут чаще всего заносил мужчина, некоторые женщины тоже получали садистское удовольствие от избиения прислуги.

Одним из самых тяжелых испытаний в жизни жены плантатора были беременности, которые шли одна за другой. Не имея надежных способов контрацепции, жены попросту боялись вновь беременеть, выносив шестерых, восьмерых, а то и десятерых детей. Глава семейства из города Клей, Алабама, возвратившийся домой и узнавший, что жена беременна одиннадцатым, вместе с ней испытал чувства «скорби и сожаления». Генерал армии южан в письме жене с фронта называл беременность «девятью месяцами боли и недомогания» и позднее, когда та поняла, что беременна, сочувствовал ей: «Я, правда, полагал, что ты уже вышла из этого возраста, но, дорогая, на то должна быть воля Бога, и не нам сомневаться в ней». Жена плантатора из Северной Каролины в 1867 году жаловалась мужу: «Уиллис, месячные пока не пришли…» – на что получила довольно холодный ответ: «На то, что это твой последний ребенок, мне и не приходилось надеяться, ты слишком молода и здорова, чтобы не забеременеть снова. Так решил Господь, и мы должны подчиниться Его воле». Подчиниться Божьей воле – таков был универсальный ответ на все тяготы жизни, к которому прибегали и тогда, когда изобилие детей начинало приносить жене «трудности и огорчения»^[311].

В южных штатах рождаемость шла на спад гораздо медленнее, чем в северо-западных и западных штатах. К концу XIX века практически вдвое уменьшилась рождаемость в белых американских семьях. Согласно данным статистики, в 1800 году на каждую мать приходилось 7,04 ребенка, а в 1900‐м – 3,56 ребенка^[312]. Произошло это не вследствие естественных причин, а, вероятно, благодаря сознательному желанию женщин, практиковавших воздержание, отказ от секса с мужчинами, аборты и контрацепцию (см. главу 8). Историки расходятся в своей оценке того, насколько такие средства и практики были популярны среди южанок до Гражданской войны. Некоторые отрицают, что женщины Юга ограничивали свою фертильность, другие, напротив, утверждают, что они стремились к этому. Еще один фактор, который мог увеличить фертильность южанок, – то, что они пользовались услугами рабынь-кормилиц. Отказываясь кормить грудью, белые женщины лишались предусмотренной природой естественной контрацепции – лактационной аменореи. Для матерей-рабынь статистика будет выглядеть иначе: в начале века рождаемость среди них была немного ниже, в среднем 6 детей на мать, но к концу века она не показывает такого резкого падения. На это повлияло множество факторов, в том числе снижение возраста сексуальной активности и поощрение со стороны хозяев, которые были заинтересованы в размножении своих рабов (см. ниже).

Несмотря на то что во многом они могли полагаться на рабынь-кормилиц, южанки несли ответственность за благополучие своих сыновей и дочерей. Действительно, общество и семья неустанно напоминали им, что они должны взрастить граждан, достойных не только своей нации или штата, но также прекрасного Юга – чудесного края, населенного красивыми женщинами, храбрыми мужчинами и благодарными рабами. Эта пасторальная картинка истинно христианского благополучия резко контрастирует с воспоминаниями реальных свидетелей, путешественников с Севера и из‐за границы, а также тех, кто сам был в рабстве.